Алексей Ведев: Фискальная политика должна быть контрциклической

— Алексей Леонидович, можно ли сказать, что России уже не нужна жесткая фискальная денежная кредитная политика?

— Я считаю именно так, причем я считал это и в 2015 году. В свое время в 2015–2016 году Минэкономразвития делало предложение о том, чтобы выйти на 3%-ный дефицит бюджета. Фискальная политика должна быть контроциклической. И конечно, какие-то финансовые стимулы обязательно надо делать. Сейчас, на мой взгляд, совершенно безумная с точки зрения мировой практики ситуация, когда стагнирующая экономика, и при этом планируется профицит бюджета на следующие 3 года. Я не вижу никакого экономического смысла в этом. Зачем государству изымать больше денег, чем дает?

— Означает ли это, что не так уже важно, на что пойдут эти расходы? 

— Это имеет социальное значение – с точки зрения социальной справедливости и неравенства. Я считаю, это вопрос очень важный: уже десятилетия говорим об адресности социальной политики, и сейчас это не потеряло актуальности.

— Гжегож Колодко, выступая на Гайдаровском форуме, сказал, что уменьшение неравенства было бы фактором экономического развития. 

— Да, без сомнения. Я даже могу сослаться на Организацию экономического сотрудничества и развития: там было достаточно много публикаций, согласно которым само по себе снижение неравенства является одним из факторов экономического роста. Это понятно: когда вы выравниваете конечный спрос, он тем самым увеличивается. Понятно, что в кризис, в период падения доходов населения, после шести лет стагнации население упрощает свое потребление, и спрос становится меньше. Соответственно, на падающем спросе теряется эффективность инвестиций, экономика начинает сжиматься.

— Означает ли это, что ни нацпроекты, ни последние демографические инициативы президента пока не являются существенным фактором смягчения нашей фискальной болезни?

— Да, конечно, не являются, об этом свидетельствует сам факт, что запланирован профицит бюджета и в этом году… 3% ВВП профицита – это лишние 3 триллиона рублей. В то же время речь идет о том, что целых 400 миллиардов надо будет найти где-то на социальную политику. Ну, это смешно.

— Мы сейчас говорили про бюджет. А если говорить о Центральном банке: считаете ли вы, что доступность кредитов, вопреки тому, что говорят предпринимательские партии, например «Партия Роста», не является важным фактором?

— Да, на мой взгляд, это не является важным фактором, потому что на растущем рынке, растущем спросе, процентные ставки от 8% до 11% годовых выглядят нормальными – при низкой инфляции. Естественно, ставки необходимо снижать. Я бы здесь еще оговорился: одновременно я считаю, что ставка по ипотеке даже 8% – запредельно высокая. Это немножко другая проблема. Я считаю, что если мы раздаем ипотечные кредиты населению под 8% годовых, тогда как номинальные доходы населения растут на 3–4% (подчеркну — номинальные, не реальные!), это означает, что ипотека увеличивает нагрузку на расходы населения в структуре. Это структурная проблема, которая может привести к пузырю, к плохим долгам и т.д. 

— Иногда можно услышать, что мы упускаем такой важный источник инвестиций, как пенсионные деньги. Например, Анатолий Чубайс сказал, что пенсионные деньги должны быть главным источником финансирования венчура и инноваций. Но, с другой стороны, мы знаем, что наших пенсионных накоплений просто очень немного. 

— Во-первых, их немного, во-вторых, если они есть, они находятся на счетах в банках, и значит, они где-то уже размещены. Поэтому мы их никуда не теряем: они уже сейчас вложены либо в ОФЗ, либо в какие-то другие активы. Дополнительным источником денег, структурно, опять же, может быть отказ населения от текущего потребления. Покупка недвижимости с инвестиционными целями – раз, иностранная валюта – два. Вот эти источники необходимо задействовать. Наличные сбережения вообще невелики. Все остальные деньги находятся в банках. И я не понимаю смысла выпуска Минфином ОФЗ для населения. Это означает только одно: что население снимает деньги с депозитов и перекладывает их в ОФЗ. С точки зрения экономической логики и эффективности это абсолютно нулевая процедура, потому что инвестиции банков сокращаются вследствие снижения ресурсной базы. Так что мы ничего мы не теряем. Вот если пенсионных денег будет больше, тогда, конечно, они станут источником инвестиций.

— Об иностранных инвестициях. Согласны ли вы с утверждением, что сейчас главный фактор, который влияет на объем прямых иностранных инвестиций в России, – не экономический, а лежит в сфере внешней политики?

— Конечно, согласен. Иностранные инвестиции – очень важный компонент для инвестиционного процесса. Помимо того, что это дополнительный источник средств, как правило, вместе с прямыми иностранными инвестициями приходят корпоративная культура, корпоративное управление, новые технологии. Это очень важно, но, к сожалению, – санкции, поэтому ситуация достаточно тяжелая.

— Ваш коллега Сергей Дробышевский сказал, что нацпроекты можно рассматривать как некоторый таран, за которым может идти частный бизнес, что нацпроекты могут сыграть роль мультипликатора для частных инвестиций. Как вы это оцениваете?

— Могут сыграть, а могут не сыграть. В этом и есть основной риск.

— От чего это зависит?

— От очень многих вещей. На нацпроекты собираются большие суммы: 27 триллионов рублей. Но если мы разделим на год, то это будет 4 триллиона. Причем это не только инвестиции: еще и потребление. Всего же капитальные инвестиции в России в год составляют чуть больше 20 триллионов. То есть на самом деле объемы инвестиций из нацпроектов – это достаточно мало. Я считаю, мультипликативного эффекта государственных инвестиций может не хватить для того, чтобы стимулировать частные. Все-таки частные инвестиции – это 70% всех инвестиций. Они ориентированы и на состояние внутреннего спроса, и на валютный курс, и на инфляцию, и на деловой климат. Поэтому государственные инвестиции – необходимое, но недостаточное условие. Я согласен с Сергеем Дробышевским – значение нацпроектов для экономического роста явно переоценивается.

— Все, что мы говорим об экономике, сейчас упирается в то, что нами выбрана такая модель роста, что главным драйвером являются госкомпании. Как вы полагаете –это надолго? Наблюдаете ли вы вообще в окружающей реальности какие-то силы, сложившиеся мнения, лоббистские усилия, которые могли бы немножко изменить ситуацию?

— Я думаю, это ненадолго. Во всяком случае, я уже заметил в риторике Минэкономразвития явное движение к снижению доли государства. Уже было несколько документов, они появлялись в октябре-ноябре 2019 года, где в качестве предложения выдвигалась приватизация, снижение доли государства. По прошествии последних 12 месяцев стало понятно, что экономика не растет, и все показатели пересматривались в сторону ухудшения.

Беседовал Константин Фрумкин