Великие революции - От Кромвеля до Путина

Так что же произошло в России в последние пятнадцать лет? Об этом сказано и написано немало. Ответ авторов однозначен - страна пережила полномасштабную, классическую революцию, вполне сопоставимую с другими великими революциями прошлого: Английской XVII века, Великой Французской, большевистской. Как и они, современная российская революция порождена неспособностью институциональной структуры адаптироваться к вызовам времени, приспособиться к новым условиям развития (в случае России - к потребностям постиндустриального, информационного общества). Как и во всех предшествующих случаях, Россия прошла через все основные этапы революции: власть умеренных, радикалы и термидор. Сама по себе подобная констатация объясняет немного. Но авторы на этом не останавливаются, проведя детальный и во многом новаторский анализ механизмов функционирования власти и общества в революции. Причем дело не ограничивается аналогиями между современными российскими событиями и революциями прошлого (хотя многие из демонстрируемых авторами совпадений действительно поразительны), основная задача данной книги - выявить внутренние причины развития событий в революционную эпоху, заставляющие их двигаться по столь схожему сценарию независимо от времени, места и личных качеств лидеров.

По мнению авторов, основная особенность революционной эпохи - не насилие, не баррикады и потоки крови, а слабая государственная власть, которая неспособна контролировать ход событий, сознательно проводить преобразования (или тормозить их), но вынуждена подстраиваться под сложившееся в каждый данный момент соотношение социальных сил. Признаки слабого государства в революции универсальны: неспособность принимать и проводить в жизнь нужные законы и поддерживать стабильные «правила игры»; постоянные колебания проводимого курса; необходимость считаться с другими центрами власти, существующими на территории страны (будь то вооруженная оппозиция или просто «строптивые» регионы); неспособность собирать налоги и покрывать государственные расходы. Тем самым, если признать, что страна пережила полномасштабную революцию, для объяснения «ошибок» и непоследовательности российских реформ вовсе не надо аппелировать к национальным особенностям или заговору международного империализма либо считать руководство страны полностью некомпетентным и оторванным от жизни. Достаточно учитывать объективные ограничения возможностей власти влиять на развитие ситуации, заданность и предопределенность большинства ее действий в революционную эпоху. Точно также становится ясно, что слабость молодого российского государства определялась не идеями его лидеров, сознательно идущих на ослабление власти в угоду либеральным догматам. Напротив, глубина кризиса в сочетании с объективной слабостью власти диктовали российским реформаторам те шаги и действия, которые с точки зрения стороннего наблюдателя не всегда можно считать оптимальными.

Однако само по себе признание слабости государства в революционную эпоху еще не отвечает на вопрос, чем определяется эта слабость. Действительно, если оставаться в плену марксистских представлений о том, что революция есть высшая форма классовой борьбы, найти объяснение этому феномену очень сложно. Авторы, опираясь на новейшие исторические исследования, предлагают другое понимание социальной структуры революционного общества, вводя понятие революционной фрагментации. Предреволюционная эпоха всегда характеризуется динамичными экономическими изменениями, появлением новых форм экономической деятельности, новых источников доходов, перераспределением богатства. Новые экономические процессы расшатывают сложившуюся социальную структуру общества, приводят к дроблению интересов в ее рамках, обострению конфликтов не только между различными социальными группами, но и внутри них. В результате социальная опора государства размывается, любая политика власти не находит общественной поддержки. И неважно, пытается ли старый режим в этих условиях проводить реформы или укреплять устои, идти на компромиссы или ужесточать позиции - его падение уже все равно неизбежно. Если в предшествующих революциях фрагментация обычно оказывалась результатом начала процессов модернизации и экономического роста, то в СССР ее предпосылки были сформированы нефтяным бумом, когда в страну хлынул огромный и слабо контролируемый поток нефтедолларов. Окончательно условия фрагментации сформировались на первых этапах горбачевской перестройки. Механизм, ведущий к ослаблению государства и стихийному процессу трансформации общества, был запущен.

На протяжении всей революционной эпохи (а длиться она обычно 10-15 лет) фрагментация общества сохраняется, но конфигурация интересов постоянно видоизменяется. Формируются и распадаются прореволюционные коалиции. Интерсы одних социальных групп оказываются удовлетворенными и они выступают за окончание революции. Другие же, напротив, чувствуют себя обманутыми и требуют более радикальных мер для воплощения в жизнь своих целей. В обществе нет ничего стабильного, устойчивого, постоянного, на что бы власть могла опереться в своей политике. Поэтому неудивительно, что все революционные режимы, несмотря на внешнюю твердость и идеологизированность, в своей практической деятельности вынуждены маневрировать, идти на компромиссы, «покупать» поддержку своих сторонников. И, в конечном счете, проводить не ту политику, которая представляется им рациональной и правильной, а ту, которая навязывается «снизу», диктуется соотношением социальных сил. Радикалы в современной российской революции с этой точки зрения ненамного отличались от своих предшественников. Но в отсутствие террора, насилия и прочих жестких методов давления на общество, характерных для других революций, их непоследовательность и половинчатость оказались более заметны.

К счастью, революционая эпоха не бесконечна. Предпосылки для преодоления фрагментации и усиления государственной власти возникают, когда из революционного хаоса в обществе вырастает новая элита - опора постреволюционного режима. Механизм, взращивающий эту элиту, нам хорошо знаком - это перераспределение собственности. Любой радикальный режим вынужден пользоваться этим инструментом, чтобы обеспечить социальную поддержку и найти источники финансирования революции. Нечто похожее на чубайсовские ваучеры использовалось еще во времена Гражданской войны в Англии, в XVII веке. И в других революциях, как и в современной России, слабая государственная власть не могла обеспечить ни максимальной эффективности, ни социальной справедливости при переделе собственности. Тем не менее именно новый собственник, скупивший по дешевке имущество «врагов революции» (или государственных предприятий, например), обычно формирует лицо нового, постреволюционного режима. Что поделаешь…

Становление постреволюционного режима в целом позитивно влияет на положение дел в обществе. Создаются более благоприятные условия для экономического развития и роста (очевидно, что пока революция не кончилась, любые прогнозы экономического роста -утопия), преодолевается постоянный недостаток бюджетных средств, ликвидируются альтернативные центры власти. Но предпосылки для действительно сильного государства в этот период еще не созрели. Постреволюционный режим силен, потому что общество в результате революции устало и ослабло, а не потому, что он опирается на базовые принципы и ценности, объединяющие различные социальные слои и группы и составляющие основу общественного консенсуса. Пока в обществе не сложилась единая система базовых принципов и ценностей, отражающих результаты революции, будет длиться период постреволюционной нестабильности. И здесь вполне возможны рецедивы политики, памятной по революционным временам - резкие смены политического курса, ставящие под вопрос завоевания революции, попытки продолжения передела собственности, серьезные изменения в структуре власти и элиты.

Как видно из краткого изложения содержания работы, авторы рисуют непривычный, не вписывающийся в традиционные рамки образ революции. Вместо железных колонн, идущих на баррикады под руководством несгибаемых вождей в имя светлого будущего, вместо продукта подрывной деятельности демонических личностей, вместо столкновения непримиримых классовых сил в последней решительной схватке революция предстает стихийным процессом преобразований в глубоко раздробленном обществе. Процессом, очень слабо контролируемым властью и с непредсказуемыми результатами. Процессом, не обязательно включающим массовое насилие и террор. Процессом, возникающим, когда потребность в изменениях велика, а правящий режим не способен ни вовремя провести необходимые реформы, ни полностью затормозить их. Естественно подобные представления далеко не всегда вписываются в существующие подходы к объяснению феномена революции. Поэтому задача авторов - не только анализ недавного российского прошлого с точки зрения теории революции, но и серьезная модификация самой этой теории. Фактически авторы первыми предлагают научный подход, в рамках которого возможно объяснить и революции на заре Нового времени, и современную российскую действительность. А также, как продемонстрировано в работе, и те события, революционный характер которых до сих пор находится под вопросом. Так, в книге представлен подробный анализ нацистского режима в Германии с позиций предлагаемой авторами теории революции.

Еще одна важнейшая особенность книги - ее междисциплинарный характер. Авторы далеко ушли от западной традиции исследования революций лишь в рамках истории и политологии. Особенно впечатляет проведенный впервые экномический анализ революционной эпохи, позволивший выделить особый революционный экономический цикл, продемонстрировать роль экономических процессов и инструментов в вызревании причин и формировании результатов революции, в динамике самого революционного процесса. И снова экономические тренды революционных периодов разных времен и стран демонстрируют удивительную схожесть, подтверждая гипотезу авторов о принципиальной общности закономерностей революционного процесса вне зависимости от того, когда и где он происходит. По мнению авторов, революционый процесс, начавшийся в России в 1987-88 годах, завершен. С приходом к власти Владимира Путина началась постреволюционная консолидация. Самое время остановиться, оглядеться, понять, что мы пережили и куда пришли. И почитать …