Испытание ростом, или головокружение от успехов по-капиталистически

Дискуссии последнего времени наводят на мысль, что испытание экономическим ростом по своему драматизму вполне сопоставимо с испытанием экономическим спадом. Лет пять назад казалось, что стоит лишь преодолеть заветную нулевую отметку и выйти на траекторию роста, как уйдут в прошлое бесконечные поиски экономических рецептов, основанных на смеси популистской экзотики и непрофессионализма. Жизнь, как всегда, оказалась богаче и причудливее.

К исходу третьего года экономического роста значительная и влиятельная часть российской элиты стала демонстрировать явные признаки нервозности. Создается впечатление, что успехи в политическом строительстве никак не подкрепляются экономическими успехами. И то правда: политическая вертикаль укрепляется, а темпы роста снижаются. Экономические реформы вроде бы идут, законодатели активно голосуют за предлагаемые правительством законопроекты, а счастья нет. Непорядок какой-то.

У подобных рассуждений есть, разумеется, объективная основа. Хотя темпы роста российской экономики чисто статистически были на протяжении трех лет одними из самых высоких в мире, темп прироста все-таки снижался от года к году. К тому же с осени экономика практически не растет, а по ряду секторов наблюдается помесячный спад (правда, по отношению к соответствующему периоду прошло года рост продолжается).

Пока еще невозможно четко сформулировать причины, по которым произошло торможение. Скорее всего, оно стало результатом переплетения трех групп факторов. Во-первых, сезонных колебаний, характерных для российской экономики - на протяжении последних лет рост всегда останавливался между октябрем и мартом. Во-вторых, в какой-то мере это может быть следствием действия нормального цикла рыночной конъюнктуры (сам факт его возникновения свидетельствовал бы о формировании в России нормальной рыночной экономики и завершении посткоммунистической трансформации). В-третьих, снижение темпов связано с исчерпанием потенциала роста, основанного на текущем платежеспособном спросе, и началом более глубокой структурной трансформации российской экономики (что, кстати, прогнозировалось многими экономистами еще в 1999 году).

Все эти факторы не представляют собой ничего необычного и не требуют каких-либо экзотических решений. Если дело в сезонности, то для противодействия ей делать вообще ничего не следует, можно только навредить. Во втором случае целесообразна аккуратная антициклическая политика, хорошо известная из практики рыночных демократий. В третьем случае надо делать строго то, что и так делается - планомерно отстраивать институты рыночной экономики, обеспечивать стабильность "правил игры", не допускать шараханий при принятии экономико-политических решений.

Дело, однако, не в реальных темпах роста и причинах их замедления. В конце концов, ситуация выглядит не столь уже фатально. Скажем, по словам первого заместителя директора-распорядителя МВФ Анны Крюгер, выступавшей на днях на конференции в Институте экономики переходного периода, ее ведомство прогнозирует годовой рост российской экономики в 3,5-4 процента на протяжении ближайших двух лет, а среднесрочной перспективе 5-6 процентов годовых. Не говоря уже о том, что структурная трансформация (а именно эта проблема является ключевой для России сейчас) не всегда тождественная высоким темпам роста ВВП.

Самым опасным была бы сейчас паника по поводу затухающих темпов роста. Между тем, опасность такой паники налицо. Все чаще приходится слышать, что возможности институциональных реформ исчерпаны, что нас не устраивают какие-то "жалкие 3-5 процентов роста годовых", что правительство не предпринимает решительных шагов по подхлестыванию экономического роста. И возникает искушение предпринять какие-то экстраординарные меры, позволяющие совершить прорыв в светлое будущее. Предлагаются рецепты экономического чуда, основанные, естественно, на резкой активизации вмешательства государства в хозяйственную жизнь. Рецепты, в общем-то хорошо известные, но от того не менее сомнительные.

Прежде всего, нам вновь предлагают вернуться к рецептам традиционной "промышленной политики". То есть к выделению отраслевых приоритетов, пестованию передовиков, к перераспределению финансовых ресурсов в пользу приоритетных направлений развития науки и техники за счет бюджетных ресурсов или субсидирования процентных ставок. (Об этом, в частности, писали "Ведомости" в номере за 11 марта). К этому добавляются хорошо известные рецепты подстегивания роста путем ослабления фискальной политики, вплоть до возвращения к политике бюджетного дефицита, наращивания внешнего долга. Причем забавно, что с последними идеями приходят не только отечественные лоббисты, желающие получить бюджетные деньги, но и некоторые западные экономисты, в том числе из американской администрации и крупнейших банков. Всех их, разумеется, можно понять: одни заинтересованы в повышении спроса на доллары, другие в условиях снижения деловой активности хотели бы получить новые заказы на размещение займов. Однако пойти по этому пути современной России, с ее небольшой и непростой кредитной историей, было бы крайне опасно.

Проблема не только в кредитной истории. Дело в том, что в условиях постиндустриальных вызовов резко снижается временной горизонт стратегического планирования. Если в начале ХХ века можно было наметить отраслевые приоритеты на 30-40 лет вперед и сконцентрировать силы на их реализации, то в условиях резкого ускорения технического прогресса такого рода решения оказываются в принципе невозможными. То есть можно, конечно, наметить отраслевые приоритеты на 10-15 лет и даже реализовать их, но к концу периода выяснится, что реальное развитие событий (и реальный спрос) ушел совсем в другом направлении. Это - фундаментальная проблема современного экономического роста, требующая совершенно иных подходов к экономической стратегии.

Сакраментальный вопрос "что делать?" требует дополнительного разговора, далеко выходящего за рамки этой статьи. Однако есть другая сторона этого вопроса, в исходном пункте движения гораздо более важная: "что не делать?". Именно на нее мне представляется необходимым обратить сейчас внимание в первую очередь. И если дать самый краткий ответ на этот последний вопрос, то звучать он должен примерно так: не надо делать ничего, что было бы непонятно читателю Financial Times (или "Ведомостей", если угодно). Не надо принимать экзотических решений, требующих дополнительных объяснений и интерпретаций. И не забывать о "золотом правиле" экономической политики мирного времени: правильные решения обычно скучны и тривиальны, тогда как решения экзотические и внешне эффектные очень часто опасны и чреваты экономической катастрофой. Идя по этому пути, очень легко вскоре оказаться в ситуации, когда вместо "жалких" 5 процентов роста вновь придется обсуждать перспективы преодоления экономического спада.

Истерика на почве замедления темпов роста - явление не столь уж редкое. Аналогичный случай можно наблюдать в эти дни и в Соединенных Штатах. Падение темпов совпало с приходом к власти республиканской администрации. И хотя объективно правительство Дж.Буша в этом не виновато, однако кому же хочется ассоциироваться в глазах избирателей с экономической рецессией. (Тем более, что перед глазами стоит пример Буша-старшего, потерявшего президентское кресло в совершенно выигрышной ситуации как раз из-за рецессии). В результате правительство идет по пути принятия дефицитного бюджета, принимает известные протекционистские меры во внешней торговле для "защиты отечественных товаропроизводителей" (которые, по оценкам американских же экономистов, будут стоить стране порядка 80 тыс. долл. в расчета на одно рабочее место). Однако США, в конце концов, могут позволить себе подобную экзотику, хотя бы благодаря добротной "кредитной истории" своей валюты, эффективности и отработанности антициклической политики и вообще беспрецедентному экономическому потенциалу страны.

Есть и другой, трагический пример истерики роста, уже из нашей собственной истории. В середине 20-х годов прошлого века советская экономика находилась в положении в чем-то сопоставимой с нынешней российской ситуацией. Завершался революционный кризис, восстанавливалась экономика. И, естественно, что по мере восстановления хозяйства темп роста начинал падать. Страна подходила к необходимости проведения структурных реформ. Началась дискуссия о методах и моделях индустриализации, которая сама по себе не предвещала ничего дурного, хотя в ходе нее и звучали разные экзотические проекты. Все было бы ничего, если бы политическое руководство страны не почувствовало угрозу своей власти, укрепление которой увидели в проведении индустриализации немыслимыми темпами. Темпы были достигнуты действительно высокие, но ценой таких человеческих, интеллектуальных, социальных и материальных жертв, последствия которых не преодолены в нашей стране до сих пор.

Этот урок должен быть хорошо усвоен отечественной элитой. Иначе "альтернатива Струмилина" вновь окажется актуальной.