Егор Гайдар: высокие цены на нефть опасны для России. Интервью

- Что произошло с Россией за 10 лет?

- Она радикально изменилась. Если за точку отсчета брать осень 1991 г. , то мы сумели спастись из рушащегося небоскреба. Все, чего не было тогда, сегодня налицо. В России есть функционирующее государство с границами, таможней, банками, деньгами, налоговой системой, армией. Все эти институты несовершенны, но они работают. Мы имеем бездефицитную экономику с ценами спроса и предложения, конвертируемой валютой, собираемыми налогами, набирающими силу рынками. У страны был тяжелый путь с рядом драматических событий, но мы его прошли.

- Экономический подъем двух последних лет эксперты связывают с предшествующим обвалом ВВП на 50% и на редкость благоприятной мировой конъюнктурой. Это исчерпывающее объяснение?

- На мой взгляд, оно поверхностное. До 1998 г. нефть тоже была в цене, но спад производства продолжался. Нынешний подъем экономики действительно происходит на фоне высоких мировых цен на энергоносители. Однако не меньший рост, чем Россия, показывают другие государства СНГ, не располагающие такими же ресурсами сырья. Фундаментальная причина новой динамики ВВП в том, что страны бывшего СССР вышли из постсоциалистической депрессии. Потребовалось время, чтобы появились субъекты рыночных отношений и окрепли механизмы рынка, качественно изменилось сознание участников этих процессов. С отступлениями и разного рода кризисами эта система наконец заработала. И тогда наступил перелом, удивляющий аналитиков тем, что он находится в противофазе с замедлением темпов роста экономики США, Японии, Западной Европы. Конечно, в нашем росте есть элемент конъюнктуры, а также удачной в целом политики правительства последнего времени. Однако базовая причина в том, что фаза рецессии на постсоветском пространстве в основном завершилась.

- Какая модель экономики избрана правительством: экспортно-сырьевая или же инновационная, когда валютоносные отрасли становятся донором перспективных секторов?

- Честно говоря, в наших реальных условиях я ни на грош не верю в эффективность глубоко "научного" перераспределения средств из сырьевого сектора в привлекательные проекты, где высока доля добавленной стоимости. Помните, как уважаемый мною [экс-министр экономики] Евгений Григорьевич Ясин хотел инвестировать в "точки роста". Он точно знал, что ими будут биотехнологии, микроэлектроника, авиапром, но по жизни приходилось тратиться на шахты. К тому же у нас не очень качественный бюрократический аппарат. Если ставишь перед ним простую задачу - собрать плоский подоходный налог, есть шанс, что он с ней справится. Но если добиваться от чиновников селекции проектов, перспективных для масштабных госвложений, боюсь, что победителями будут отнюдь не те, кто действительно перспективен. На этом легко разворовать кучу денег и попутно внести серьезные искажения в работу рынка передовых технологий. Этот рынок в мире очень плотный, для успешной борьбы надо накачать мускулы. А если ты сорвал деньги, пользуясь связями в госаппарате, то нет никакой гарантии, что окажешься состоятельным в международной конкуренции. Поэтому лучшее, что может сделать правительство, - это отсечь узлы сращивания государства с бизнесом и создать условия для самостоятельного развития высокотехнологичных предприятий. Только так можно постепенно сократить долю сырьевого сектора в национальном экспорте и ВВП.

- Но банковский сектор - все еще плохой насос для перекачки капиталов. Значит, и задачи модернизации экономики быстро не решить.

- Слабость банковского сектора - реальная проблема. Но я бы не абсолютизировал ее значение. Возьмите Польшу, где роль банков в 90-е гг. была крайне ограниченна, что не помешало ей несколько лет подряд иметь достаточно высокие темпы роста. Конечно, сильный банковский сектор добавляет к ВВП проценты роста. Но получи мы завтра лучшее, какое можно представить, руководство ЦБ, имей мы все необходимые законы и полную поддержку властей, все равно понадобится время на создание качественных инструментов финансового посредничества. Отсутствие их сегодня не избавляет нас от необходимости модернизировать экономику подручными средствами.

- Курсовая политика правительства, конечно, поддерживает конкурентоспособность российских экспортеров, но одновременно консервирует отсталость промышленности.

- Выбор политики сильного или слабого рубля - это вопрос стратегии. Понятно, что политика слабого рубля облегчает задачи роста, но не очень мобилизует предприятия на обновление технологий и ресурсосбережение. Поэтому мы можем столкнуться с ситуацией, когда темп роста реального курса рубля будет избыточным для устойчивого роста экономики. Самой серьезной угрозой здесь является затяжной период очень высоких цен на энергоносители. Напомню, что в 70-е гг. на СССР свалилась благодать: цены на нефть в пересчете на сегодняшний доллар находились в районе $70 за баррель. Советская элита почему-то решила, что так будет всегда. Вся структура экспорта, импорта, ВПК и АПК была сориентирована на неизменность цен. Когда же они скатились за $20 за баррель, экономика оказалась просто не в состоянии приспособиться. К счастью, сегодня эта опасность меньше и чуть дальше, чем хотя бы полгода назад. Если нефтяные цены сохранятся на уровне $18 за баррель, риски для экономики будут существенно меньше.

- Выходит, уже не актуальна рекомендация советника президента Андрея Илларионова - ослаблять давление экспортной выручки на рубль, выталкивая валюту за границу?

- Валюту в рыночной экономике не втолкнешь по желанию и не вытолкнешь. Она движется по своим законам. Скажем, Норвегия, столкнувшись в свое время с "голландской болезнью", пыталась решить ее созданием стабилизационного фонда. Побочным эффектом, однако, оказался усиленный приток валюты. И это понятно: если в твоей стране явно хорошо с бюджетом и финансами, ты получаешь дополнительные портфельные инвестиции. Их притоку мало что можно противопоставить, даже специально борясь с ними.

Возвращаясь к российской ситуации, замечу, что нам достаточно трудно управлять сальдо торгового баланса, которое напрямую зависит от конъюнктуры цен на нефть. В связи с этим ЦБ вынужден наращивать денежное предложение в рублевой форме, чтобы не допустить номинального укрепления рубля. Но нет никаких гарантий, что спрос на деньги будет расти темпами, которые диктуются положительным сальдо торгового баланса. Приплюсуйте сюда и такой фактор неопределенности, как изменение потока капитала вследствие дополнительного наплыва валюты. Все это делает технически очень сложным поддержание реального курса в пределах разумного коридора.

- Сейчас 40% инвестиций приходится на ТЭК и транспорт. Нефтяники говорят: не давите нас налогами, и мы больше вложим в собственное развитие, раскрутив всю цепочку смежников. Насколько убедителен этот призыв?

- 40% - это инвестиционный перекос, но он почти неизбежен. Цены на нефть, превышающие средние за 10 лет, с моей точки зрения, это достаточно серьезный риск для России. Один из его элементов в том, что в сырьевых отраслях оказались сконцентрированы огромные финансовые ресурсы. Если вы посмотрите балансы "ЮКОСа", "Сургутнефтегаза" и других компаний, то увидите значительные вложения в переработку, повышение эффективности нефтедобычи, снижение издержек. Все эти области давно нуждались в инвестициях. Но доходов все равно так много, что компании начинают вкладывать их в отрасли, кажущиеся им привлекательными. И происходит формирование конгломератов, возникает экономика, напоминающая корейскую. Она, как известно, может иметь высокие темпы роста, но очень уязвима с точки зрения конъюнктуры на мировых рынках. Обратным примером в этом смысле является экономика Тайваня - диверсифицированная, базирующаяся в большей степени на малых и средних предприятиях.

- Значит, сырьевые отрасли затягивают экономику на путь корейских чеболей, а правительству вы отказываете в инвестиционно-перераспределительной роли. Так это же тупик.

- Универсального рецепта нет, однако есть несколько экономико-политических рекомендаций. Первое: создавай благоприятный инвестиционный климат, устраняй административные барьеры, надежнее защищай права собственности, улучшай качество исполнения контрактов и работу судебной системы, сделай свою налоговую систему привлекательной для компаний. Короче, не надейся на то, что тебя всегда вытащит сырьевой сектор. Комфортные условия нужны не только для того, чтобы Exxon вложил $30 млрд в "Сахалин-1". В первую голову они необходимы нашим высокотехнологичным отраслям, способным в перспективе интегрироваться в мировой рынок. Второе: старайся исключить избыточное укрепление рубля, ибо оно главным образом тормозит конкурентоспособность несырьевых отраслей. Я думаю, что такой комбинацией государство может реально влиять на перераспределение ресурсов.

- У власти весьма ограниченные возможности активизировать потребительский спрос. А при мизерном повышении доходов населения под вопросом и без того скромные темпы роста экономики на 4 - 4,7% в год.

- Реальные доходы вычисляют у нас очень плохо. Есть искажающий эффект, связанный с тем, как считается покупка и продажа валюты. Если же посмотреть на реальную зарплату, то она растет высокими темпами - на 22% к сентябрю прошлого года. Конечно, частично это объясняется выходом зарплаты из тени вследствие налоговой реформы. Тем не менее то, что денежные доходы быстро растут, а за ними подтягивается потребительский спрос, достаточно очевидно. Так что с этой стороны не видно помех для роста экономики на 4 - 5% в год. Меня, напротив, несколько пугают темпы роста реальной зарплаты и, соответственно, потребительского спроса. Иллюзий здесь не должно быть: за этим явлением отчасти кроется эффект высоких цен на нефть.

- Весь прошлый да и нынешний год правительство и ЦБ, манипулируя денежной массой, едва балансируют между ускоренной инфляцией и затуханием экономического роста. Есть ли в арсенале правительства более тонкие инструменты?

- Правительство и ЦБ действовали в общем достаточно грамотно. Но были и просчеты. Ничем не оправданное ослабление бюджетной политики в конце 2000 г. привело к всплеску инфляции. Это длилось весь первый квартал 2001 г. , и только к концу второго завершился процесс затухания. Такую цену правительство заплатило за то, что уступило политическому давлению и резко сократило бюджетные резервы, увеличив заодно непроцентные расходы. Эта история показывает, что лаги между денежным предложением и ускорением инфляции пока еще короткие.

- Похоже, урок пошел впрок, и в конце этого года правительство всячески сдерживает финансирование расходов.

- В некотором смысле да, оно не собирается повторять ошибку. Хотя совершенно непонятно, зачем так долго сохранять ограничительные режимы для счетов типа "С", когда главная задача - стерилизовать избыточный приток валюты. Может быть, энергичнее следует использовать повышение процентной ставки ЦБ по депозитам коммерческих банков. Хотя ясно, что эта мера стоит денег. Словом, можно обсуждать технические детали, но в целом композиция денежно-кредитной и бюджетной политики правительства мне кажется достаточно убедительной.

- Экономика оправляется от дефолта, а вот доля убыточных предприятий практически не изменилась - 40%. Государственные институты банкротства оказались посредственными санитарами. Как следует расчищать хозяйственное пространство страны?

- Не надо иллюзий, во всех переходных экономиках институты банкротства несовершенны. Вы можете посмотреть кучу материалов о фиктивных банкротствах в Польше, Венгрии. Фокус, однако, в том, что, когда банкротства становятся массовыми, прекращается рост неплатежей в реальном секторе. Неважно, лжебанкротства это или реальные, но они запускают механизм скупки неэффективных предприятий и смену менеджмента. В России число банкротств достигло 30 000 в год, неплатежи в экономике практически не увеличиваются, а значит, не за горами качественные перемены на предприятиях.

- В ближайшие три года на выплату внешних долгов потребуется около $45 млрд. Чудес на свете не бывает: при таких изъятиях из бюджета экономика задохнется. Добиться модернизации и динамичного роста практически невозможно. Кризисы в Аргентине и Турции это подтверждают.

- У нас ситуация существенно иная. В Турции процентные расходы по обслуживанию долга в этом году будут существенно выше 20% ВВП, а у нас они около 3% ВВП. Конечно, это тоже чувствительно, но в Аргентине нагрузка в разы больше. У нас сейчас практически нет короткого и дорогого рублевого долга, достаточно длинный и дешевый внешний долг. Больше того, я считаю, что обслуживание и погашение долга в последние два года позитивно отразилось на экономике. Если бы правительство создало стабилизационный фонд, в него автоматически отчислялась бы значительная часть бюджетных доходов, порожденных благоприятной нефтяной конъюнктурой. Но такого инструмента в России не было, и мы просто платили по долгам, снижая их объем. Это повышало спрос на валюту, позволяло не слишком быстро наращивать непроцентные расходы, причем в условиях, когда доходы носили явно конъюнктурный, а не устойчивый характер. Долговая нагрузка 2002 г. примерно такая же, как в 2001 г. , и вполне посильна для экономики. Никто, однако, не знает, каковы будут цены на нефть. Если они уйдут существенно ниже $18 за баррель, это создаст дополнительные проблемы. Но тогда и по-другому смотрится проблема реструктурирования российского долга перед Парижским клубом. Одно дело обсуждать этот вопрос, когда у вас цена $25 за баррель, и совсем другое, когда она вдвое ниже. Если в этой ситуации мы не поставим вопрос о списании, то о технической рассрочке договориться, думаю, не сложно.

- Вам не снится, что вы снова работаете в правительстве и управляете экономикой?

- Нет, эти кошмары меня не преследуют. Какое-то время после ухода остается ощущение, что ты за все отвечаешь, и когда что-то не делается или делается не так, хочется немедленно поправить. Потом привыкаешь к тому, что это невозможно, и стараешься влиять на принятие решений через Думу или непосредственно советами тем, кто работает в органах власти. Но эти возможности весьма ограниченны.

- И вы не чувствуете себя невостребованным?

- В моей жизни было столько экстремальных ситуаций, когда требовалось принимать важнейшие для страны решения, что я исчерпал жажду великих дел. У меня нет ни малейшего желания еще раз садиться в эту лодку.