Егор Гайдар: Мы находимся на этапе постреволюционной стабилизации

Егор Тимурович, стало известно, что недавно вышла книга Владимира Мау и Ирины Стародубровской "Великие революции от Кромвеля до Путина". Как вы толкуете предлог "до"? "До Путина" уже закончилась сейчас или продолжается при Путине?

- Вы знаете, ну, если уж здесь брать исторические персоналии, то я обратил бы внимание на то, что Кромвеля, скорее, можно сопоставлять с Ельциным, а с Путиным логичнее сопоставлять Карла II, как мне кажется. Это на самом деле завершающая стадия, Путин это стадия...

Но это требует уже специальных исторических комментариев.

- Путин это постреволюционная стабилизация. На самом деле сейчас совершенно очевидно, что мы живем в абсолютно других реалиях, чем которые существовали в 1993, 1994, 1995, 1996 годах.

У меня часто спрашивают иностранные наблюдатели: "Сейчас ваше правительство делает то-то, то-то, то-то, то-то. Но ведь вы же об этом говорили много лет и ничего не делалось. А почему сейчас-то делается?" Потому что мы на другой стадии, когда государство гораздо сильнее, когда у правительства есть поддержка в ГД, когда массу вещей, которые можно только обсуждать в условиях слабой власти, можно сделать в действительности.

Конечно, это наглядное свидетельство того, что мы находимся на этапе постреволюционной стабилизации.

То есть все-таки постреволюционной стабилизации?

- Конечно. У меня в этом нет сомнений.

С уходом Ельцина?

- На самом деле, вы же понимаете, что есть у революции начало и нет у революции конца.

Да, естественно.

- В этой связи точно определить, в какой момент кончается революция и начинается постреволюционная стабилизация, это всегда условность. Но конечно, с 1999-2000 года мы имеем все явные признаки постреволюционной стабилизации.

Ваш прогноз на развитие России на ближайшее время?

- Первое. Постреволюционная стабилизация совершилась. В этой связи главное, что у нас, скорее всего, не будет тех характерных для революционной фазы проблем, которые долгие годы были важнейшими. У нас будут прилично собираться налоги, государство будет выполнять свои обязательства, бюджет будет сводиться с профицитом, эмиссионное финансирование, характерная черта революции, скорее всего, использоваться не будет, законы будут соблюдаться в большей степени, чем соблюдались раньше, контроль Федерального центра за регионами будет более эффективным. И это уже данность, это то, что очевидно и уже происходит и будет происходить дальше. А вот дальше масса всего неочевидного. Потому что именно на этапе постреволюционной стабилизации у власти возникает та свобода маневра, которой как раз нет в условиях революции.

В условиях революции свобода маневра-то только у правительства, она в пределах очень узкого коридора. А вот сейчас, когда выясняется, что, да, можно принять такие законы, а можно другие, можно использовать это укрепление власти для того, чтобы провести либеральные реформы в экономике, гарантировать права собственности, создать самую эффективную в мире налоговую систему, реформировать систему социальной защиты и так далее, а можно использовать для того, чтобы зажать свободу слова, сформировать коррумпированный государственный аппарат, демонтировать рыночные механизмы...

Демонтировать рыночные механизмы сложно, а вот демонтировать политические свободы можно. Сегодня это предмет очень серьезной, ожесточенной борьбы. И он будет таким в ближайшие годы. Потому что именно то, что происходит на этапе постреволюционной стабилизации, оказывается предельно важным для последующей долгосрочной оценки самой революции. Кто мог сказать в 1923-1924 году, что первая русская революция окончится вторичным закрепощением крестьян? А тем не менее именно это определило все развитие Советского Союза и России на ближайшее десятилетие. Не дай Бог, чтобы у нас так получилось, и не думаю, что так получится.

Демократический Выбор, 05.07.2001