Восстановительный рост и некоторые особенности современной экономической ситуации в России

Отечественные экономисты и политики активно обсуждают вопрос о природе экономического роста, наблюдающегося в России с 1999 г. Есть две основных точки зрения на его природу. Одна комплиментарна для правительства: к власти пришел В. Путин, последовала политическая стабилизация, начались структурные реформы, они вызвали рост. Вторая заслуг за правительством не признает и связывает рост с высокими ценами на нефть и обесценением рубля. Участники дискуссии, как правило, игнорируют существование еще примерно трех десятков государств, которые, подобно России, решают задачу постсоциалистического восстановления [1] . Если анализ развития событий в нашей стране вести с учетом того, что происходит у соседей, нетрудно убедиться, что сегодня растут, за малыми исключениями, практически все страны, расположенные на постсоветском пространстве (см. табл. 1).

Таблица 1

Темпы прироста физического объема ВВП в постсоветских государствах в 1996–2001 гг. (%)

* Прогнозные данные.

Источник: 1. (Данные за 1999–2002 гг., кроме Латвии, Литвы и Эстонии) http://www.cisstat.com/rus/index.htm Межгосударственный статистический комитет СНГ, Макро-показатели.  2. (Данные за 1996–1998 гг.) Transition Report 2001. EBRD, 2001. 3. (Латвия, Литва и Эстония, 1999–2001) Расчеты на основе данных IFS, IMF 2003. 4. Латвия 2002 г. — расчет на основе данных Центрального статистического бюро Латвии, http://www.csb.lv/avidus.cfm. 5. Эстония 2002 г. — расчет на основе данных Статистического бюро Эстонии, http://www.stat.ee.

Между 1991 и 1994 гг. во всех этих государствах наблюдалось падение производства. В 1995 г. начали появляться признаки роста, в первую очередь в тех странах, которые до этого были втянуты в войны или оказались объектом блокады, там, где падение производства в 1991–1994 гг. было наиболее масштабным. В 1996–1998 гг. рост, хотя и неустойчивый, наблюдается и в других странах постсоветского пространства. В 1999 г. рост обретает стабильность и происходит почти во всех рассматриваемых странах, с 2000 г. – повсеместно, за исключением Киргизии в 2002 г.

Среди постсоветских государств есть нетто-экспортеры и нетто-импортеры нефти и нефтепродуктов. Есть те, в которых в течение  1995–2002 гг. происходило реальное укрепление национальной валюты, и те, в которых происходило ее реальное ослабление (см. табл. 2). Ни в одной из постсоветских стран, кроме России, не начинались реформы по российской модели 2000–2001 гг. Тем не менее почти все они сегодня – растущие экономики.

Таблица 2

Реальный курс национальной валюты (долларов США за единицу национальной валюты) в постсоветских государствах (по ИПЦ), 1995=100

Источник (если не указано иного): расчеты на основе данных по номинальному обменному курсу на конец периода, индексу потребительских цен в стране и индексу потребительских цен в США из  International Financial Statistics 2002. IMF, 2002.

(1) Для всех стран, кроме Латвии, Литвы и Эстонии, данные по номинальному обменному курсу (усредненные месячные данные) и по индексу потребительских цен: Статкомитет СНГ (http://www.cisstat.com/rus/index.htm), Макро-показатели. Для Латвии, Литвы и Эстонии номинальный обменный курс и индекс потребительских цен: International Financial Statistics, IMF, 2003. Индекс потребительских цен США также из International Financial Statistics, IMF, 2003.

(2) Данные по индексу потребительских цен: Статкомитет СНГ (http://www.cisstat.com/rus/index.htm), Макро-показатели.

Если постсоветские страны сокращали производство в первой половине 1990-х гг., а с конца десятилетия начали его увеличивать, есть основание предположить, что и падение, и сменивший его – части единого процесса, определяемого общими историческими и экономическими закономерностями.

При обсуждении вопроса о постсоциалистическом падении производства и последующем экономическом росте важно разобраться с самими показателями, при помощи которых эти процессы анализируют. Крупнейшие экономисты XX века, создававшие концепцию национальных счетов, к понятию валового внутреннего продукта относились осторожно. Они понимали социальную обусловленность гипотез, которые приходится использовать при его расчете. Саймон Кузнец, например,  отмечал, что при своеобразных погребальных обрядах, характерных для Древнего Египта (умершим оставляли съестные припасы), трудно определить применительно к египетской экономике того времени подушевое значение валового внутреннего продукта: делить ли произведенный продукт на численность живого населения Египта, или же на число живых и первое поколение мертвых? Он же отказывался включать социалистические страны в предмет изучения современного экономического роста именно потому, что не был уверен, в какой степени сама концепция ВВП применима для социалистических экономик [2] .

Сегодня экономисты оперируют понятием ВВП легко, забывая о фундаментальных предположениях, лежавших в его основе. Между тем это понятие формировалось для рыночных экономик с относительно небольшим государственным сектором, функционирующих в условиях демократии. Отсюда вытекает и гипотеза создателей концепции ВВП: если за товар или услугу платит либо налогоплательщик, либо потребитель, то мы имеем дело с экономической деятельностью, имеющей ценность, обеспечивающей рост благосостояния. Это логичные предпосылки, но лишь для рыночных экономик, функционирующих в условиях демократии.

Если наложить сказанное на реалии социалистической экономики, выясняется, что гипотеза осмысленности формально оплаченной экономической деятельности более чем спорна. В условиях социализма ничего реально не продается и не покупается, доминирует рынок продавца, значительную часть экономической деятельности составляет та, за которую никто в условиях рынка и демократии не станет платить ни как потребитель, ни как налогоплательщик. Объемы производства, его структура, способ распределения произведенного – все определяется авторитарной властью. Можно ли полагать, что всякая деятельность, осуществляемая в рамках подобного режима, является осмысленной, имеет ценность?

Уровень воды в Каспии изменяется под влиянием слабо изученных и труднопрогнозируемых факторов. В 70-х гг. прошлого века в СССР для остановки падения уровня Каспия были проведены работы по осушению залива Кара-Богаз-Гол. Затем, когда уровень воды в Каспии стал быстро повышаться, было начато строительство канала Волга–Чаграй, которое обосновывалось необходимостью отвести воду из Волги и приостановить этот процесс. И в первом, и во втором случае формально создавался ВВП. Еще один пример: значительные средства были потрачены, чтобы осушить торфяники под Москвой. В 2002 г. эти торфяники горели, и сейчас обсуждается вопрос о необходимости их затопления. Работы как по осушению торфяников, так и по их затоплению увеличивают валовой внутренний продукт.

Бывший Советский Союз осуществлял масштабную деятельность по производству вооружений, по ряду их видов – в беспрецедентных в мире масштабах: выпуск тысяч танков, миллионов бомб и снарядов, выработка десятков тысяч тонн отравляющих веществ – всего того, что  в настоящее время приходится уничтожать, пускать в переплавку, утилизировать. В свое время все это, как и продукцию десятков смежных отраслей, обслуживавших военно-промышленный комплекс, включали в расчет валового национального продукта. И сегодня придется учитывать в ВВП, к примеру, строительство завода в Саратовской области по уничтожению доставшегося в наследство от СССР иприта.

Демонтаж социалистической структуры хозяйствования высветил то, что значительная часть экономической деятельности, реализовывавшаяся в условиях социализма, никогда не будет востребована в условиях рынка и демократии. Процесс перераспределения ресурсов, сконцентрированных в этих видах деятельности, в те, на которые есть реальный рыночный спрос, не может произойти немедленно. Собственно, и постсоциалистическая рецессия, и последующее восстановление – единый процесс, сущность которого – структурная перестройка экономики страны.

На первых стадиях постсоциалистической трансформации ресурсы, высвобождаемые из нерыночного сектора, превышают те, которые могут быть использованы в секторе, работающем на рынок, на реальный платежеспособный спрос. Ко времени, когда ресурсы, которые могут быть задействованы в рыночном секторе, оказываются большими, чем те, которые высвобождаются из нерыночного сектора, постсоциалистическая рецессия останавливается,  начинается восстановительный рост.

Основными факторами, определяющими продолжительность и глубину постсоциалистической рецессии, являются:

а) масштабы сектора экономики, продукция и услуги которого не востребованы рынком;

б) масштабы использования рыночных инструментов в условиях социализма;

в) наличие в социальной памяти населения информации о досоциалистических рыночных институтах.

До начала реформ, последовавших за крахом социализма, было невозможно оценить протяженность периода постсоциалистической рецессии и ее глубину. Превалировало представление о том, что период падения производства будет коротким, в несколько месяцев. Глубокое и продолжительное падение производства в Польше, стране, первой начавшей радикальные постсоциалистические реформы, многими было воспринято как катастрофа, свидетельство провала политики «шоковой терапии». Начало экономического роста в Польше в 1992 г., последовавшее затем восстановление роста в Чехии, Венгрии, Словакии, других постсоциалистических странах Восточной и Центральной Европы, сформировало представление о стандартной протяженности постсоциалистической рецессии, составляющей 3–4 года. Когда через три года после начала реформ в странах СНГ экономический рост не возобновился, это дало толчок к созданию гипотезы о радикально расходящихся траекториях развития постсоциалистических стран Восточной и Центральной Европы и государств СНГ [3] . Начавшийся в конце 90-х гг. в экономический рост в странах СНГ заставил исследователей скорректировать картину развития событий. Стало ясно, что там, где протяженность социалистического периода, связанные с ним диспропорции были больше, чем в Восточной и Центральной Европе, период постсоциалистической рецессии оказывается более длительным, а масштабы падения производства – большими [4] .

Сейчас признано, что более значительная глубина и продолжительность постсоциалистической рецессии характерны для тех стран, в которых социализм существовал на протяжении не двух поколений (40 лет), как в Восточной Европе или в странах Балтии, а трех (75 лет); в которых масштабы нерыночного сектора и диспропорции, порожденные периодом социалистического хозяйствования, были большими [5] (см. график 1).

Динамика индексов ВВП (1990=100) в некоторых странах Восточной Европы и СНГ

Источник: ООН – http://esa.un.org/unpp, Межгосударственный статистический комитет СНГ – http://www.cisstat.com/rus/index.htm (Украина, Казахстан, Россия), IMF Statistics (Чехия, Польша, Румыния, Венгрия), Госкомстат (Россия).

График 1

Формирование рыночной системы хозяйственных связей, перераспределение критической массы ресурсов в рыночный сектор, адаптация менеджмента к работе в условиях рынка – таковы важнейшие факторы перехода к стадии постсоциалистического роста. Этот процесс протекал в первой половине 90-х гг. в Восточной Европе,  в конце 90-х гг. – в государствах СНГ. На него накладываются специфика национальной макроэкономической ситуации, динамика цен на экспортную и импортную продукцию, курсовая политика. Эти параметры существенно влияют на национальные траектории развития, но в рамках общего процесса постсоциалистического восстановительного роста.

Само понятие «восстановительного роста» ввел в научный обиход российский экономист В. Громан, описавший его особенности в своих работах, относящихся к 20-м гг. прошлого века [6] . Согласно Громану, восстановительный рост происходит при использовании ранее созданных производственных мощностей, ранее обученной рабочей силы. Эти составляющие в сочетании с ликвидацией дезорганизации, восстановлением хозяйственных связей (ученый отмечал, что, несмотря на те разрушения материальных ресурсов, которые принесла Гражданская война, гораздо большую роль в падении производства сыграли не они, а именно дезорганизация хозяйственных связей [7] ) позволяют вновь объединить факторы производства, запустить производственный процесс.

Сравнивая восстановительный рост в 20-е гг. и в настоящее время, необходимо обратить особое внимание на два обстоятельства. Во-первых, на определение точки, в которой происходит исчерпание ресурсов экстенсивного (восстановительного) роста. Во-вторых, на роль и динамику финансовых параметров в восстанавливающейся экономике.

Исчерпание ресурсов восстановительного роста не тождественно достижению докризисного уровня производства. В середине 20-х гг. именно эту ошибку допустили исследователи «восстановительных закономерностей». Между тем в рыночной экономике, какой была российская экономика в 1913 г., всегда существуют резервные мощности. И именно вовлечение их в производство обеспечивало сохранение высоких темпов роста в течение некоторого времени после достижения докризисного уровня. Эта ошибка дорого стоила В. Базарову и В. Громану; они были обвинены в сознательной антисоветской деятельности, в стремлении остановить «социалистическую реконструкцию».

Иная ситуация складывается в посткоммунистической России. СССР был перегружен производственными мощностями, ориентированными на удовлетворение искусственного спроса, формировавшегося в системе централизованного государственного планирования. Спрос на продукцию низкого качества сохранялся вследствие закрытости национальной экономики, спросу стран-сателлитов в счет фактически безвозвратного кредита, предоставляемого СССР. Часть мощностей, сохранившихся после 1990 г., в принципе не может быть использована в дальнейшем. В этой ситуации, выход из режима восстановительного роста должен произойти задолго до достижения 100% уровня 1990 г.

Важно избежать иллюзии того, что достижение докризисного уровня производства совпадает с тем же уровнем монетизации экономики, который существовал до кризиса. Практика показала неправомерность использования логики «восстановительной пропорциональности» к анализу финансовых проблем.

Во время экстремально высокой инфляции 1917–1923 гг. в Советской России резко снизилась доля денег в валовом внутреннем продукте. В. Громан и В. Базаров предполагали, что с началом восстановительных процессов произойдет быстрый рост спроса на деньги, который позволит без угрозы инфляции, высокими темпами увеличивать масштабы кредитования народного хозяйства. Именно эти соображения были заложены в основу разработки контрольных цифр народного хозяйства на 1925–1926 г. [8] Гипотеза не подтвердилась. Подрыв доверия к национальным деньгам, сокращение доли рыночного сектора в экономике привели к существенному снижению спроса на деньги по сравнению с довоенным периодом. Попытки нарастить денежное предложение в конце 1925 г. спровоцировали ускорение инфляции и появление товарного дефицита.

Причины ошибок в прогнозах и анализе тесно связаны с самим характером восстановительного роста. Используемые методы прогнозирования ВВП опираются на экстраполяцию тенденций предшествующего периода, прогнозную динамику факторов производства и экономической конъюнктуры. Все они мало пригодны для анализа всплеска экономической активности, обусловленного стабилизацией хозяйственных связей.

В 20-х гг. ХХ в. проявилась характерная черта восстановительного роста – его предельно высокие темпы на начальном этапе, неожиданные для экспертов, политической элиты. Никто из специалистов Госплана не ожидал, что темпы роста в 1923–1924 хозяйственных годах, после денежной реформы и стабилизации денежного обращения, будут столь высокими [9] . Предполагалось, что экономический рост в 1923–1927 гг. без масштабных капиталовложений может вывести национальный доход Советского Союза на уровень около половины национального дохода России в 1913 г. [10] Оказалось, что национальный доход СССР достиг к 1927–1928 гг. примерно 100% российского ВВП 1913 г. (статистика этого периода является спорной, оценки колеблются в пределах от 90% до 110% российского ВВП 1913 г., но общая картина от этого не меняется).

Также и российское правительство в 1999 г. наиболее вероятными на 2000 г. считало показатели ВВП в диапазоне от 0,2% роста до 2,2% падения. Международный валютный фонд прогнозировал весной 2000 г. рост российского ВВП на 1,5%. Реально его рост в 2000 г. составил 9%, рост промышленного производства – 11%. На Украине, где пик темпов роста пришелся на 2001 г., прогнозировалось увеличение ВВП на 3,5%, реальный рост составил 9% [11] .

Восстановительный рост с его высокими на начальном этапе темпами приходит неожиданно, как подарок. Затем выявляется его менее приятная особенность: по своей природе он носит затухающий характер [12] . Он обеспечивается соединением имевшихся производственных мощностей с ранее подготовленной рабочей силой. Страна располагает этими ресурсами в ограниченных объемах. После резкого рывка в начале восстановительного роста его темпы начинают падать. Так было в СССР в 20-е гг. прошлого столетия, то же происходило в России в 2001-2002 годах.

Сами высокие темпы восстановительного роста на его ранних стадиях задают точку отсчета в экономической политике. В 20-е гг. XX в. в России проблема того, как не допустить их падения, порожденного логикой восстановительных процессов, рассматривалась как важнейшая. Попытки увеличения капиталовложений, форсирования экономического роста в 1925–1926 гг. привели к дестабилизации денежного обращения, росту цен, появлению дефицита товаров. Тогда эти процессы протекали на фоне не исчерпанных резервов хозяйственного восстановления. Поэтому советское правительство искало разрешения противоречий на пути баланса денежного обращения, преодоления инфляционных тенденций [13] .

В 1927–1928 гг. попытка подстегнуть темпы экономического роста проходит на ином фоне: основные резервы восстановительных процессов исчерпаны, темпы роста падают. Вновь давшие о себе знать финансовые диспропорции (рост цен, обострение товарного дефицита) были разрешены не путем восстановления финансового и денежного баланса, а на основе демонтажа инструментов новой экономической политики, изъятия зерна у крестьян, насильственной коллективизации [14] .

Начавшаяся в 2002 г. дискуссия о правильности ориентации российского правительства на осторожные проектировки 4%-ного роста ВВП, необходимости иметь более амбициозные планы тем, кто знаком с экономической историей России, напоминают эпизод конца 20-х гг. ХХ в., когда председатель Совнаркома А. Рыков подал в отставку в марте 1928 г. на заседании Политбюро ВКП(б) именно в ответ на требования товарищей ставить перед собой более амбициозные задачи [15] . Известный советский экономист академик С. Струмилин в то время говорил: «Я предпочитаю стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие» [16] .

В последнее время в России проявляются проблемы исчерпания ресурсов восстановительного роста. В период 1998–2002 гг. численность занятых в российской экономике выросла на 8,9 млн человек (с 58,4 до 67,3 млн). Дефицит квалифицированной рабочей силы привел к в быстрому росту реальной заработной платы. В течение 2000–2002 гг. она выросла в 1,7 раза. Аналогичная тенденция наблюдается и в других государствах СНГ (см. табл. 3).

Таблица 3

Темпы прироста реальной заработной платы в странах СНГ в 1996–2001 гг. (%)

Источник: Содружество независимых государств в 2001 году. Статистический ежегодник. Межгосударственный статистический комитет СНГ. М., 2002.

На опережающий по сравнению с производительностью труда рост реальной заработной платы указывал как на характерный элемент восстановительных процессов и В. Громан в своих работах, относящихся к 20-м гг. [17]

Конъюнктурные опросы, проводимые ИЭПП, показывают изменение баланса оценок достаточности производственных мощностей для удовлетворения ожидаемого спроса в период 1998–2001 гг. Меняются и оценки потребности в рабочей силе в связи с ожидаемым спросом: нехватка оборудования и квалифицированных кадров все чаще расценивается как серьезная преграда на пути роста производства [18] .

Падение темпов роста после достижения пиковых значений и вовлечения в хозяйственный оборот наиболее доступных ресурсов порождает экономико-политические дебаты о причинах затухающих темпов роста и путях их повышения. Исчерпанность источников «восстановительного роста» ставит проблему обеспечения экономического развития, выходящего за пределы собственно восстановления, т.е. роста, который ориентируется уже не на вовлечение старых, а на создание новых производственных мощностей, обновление основных фондов, привлечение новой квалифицированной рабочей силы.

Решение этой проблемы может быть найдено на пути укрепления гарантий прав собственности, углубления структурных реформ. Однако структурные реформы – длительный процесс, дающий результаты с большим временным лагом. Экономический рост 90-х гг. ХХ в. в США был тесно связан с реформами, проведенными в 80-х гг. при Р. Рейгане. Но чтобы их результаты проявились, потребовалось десятилетие.

Правительство в 2000–2001 гг. начало проводить в жизнь набор структурных реформ. По ряду направлений сделано много полезного. Однако политические проблемы, связанные с такими структурными реформами, состоят в том, что они не дают краткосрочной отдачи, «всего лишь» закладывают базу долгосрочного экономического роста.

За последние годы внесены позитивные изменения в уголовно-процессуальное законодательство. Благодаря им десятки тысяч людей, которые не осуждены судом, не сидят в тюрьмах. В то же время российская судебная система по-прежнему имеет немало изъянов. И проблемы, связанные с ее функционированием, будут оставаться серьезными долгие годы. Ведь судебная система – это кадры и традиции, радикально изменить которые в один момент невозможно. Шаги, сделанные для упорядочения частной собственности на землю, важны. Можно спорить, насколько хорош или плох вступивший в силу закон «Об обороте земель сельскохозяйственного назначения». Но то, что в России частный оборот земли упорядочен и закреплен – фактор, способствующий долгосрочному росту российской экономики. Вместе с тем это, по сути, легализация того, что происходило в жизни. Она позволяет сократить масштабы теневого оборота земли, коррупции, повысить эффективность гарантий прав собственности, но сама по себе не обеспечивает немедленной отдачи. То же относится ко многим другим мероприятиям – реформе трудовых отношений, пенсионной реформе. Изменения, которые дают отдачу за короткий срок, такие как реформа подоходного налога, – редкое исключение.

Между тем в глазах значительной части элиты и общества ситуация выглядит так: правительство втянулось в проведение структурных реформ. Жизнь радикально не улучшается, проблем в российской экономике остается много, темпы роста снижаются. Значит, выбранный курс – неправилен. И это нарастающее недовольство становится самостоятельным фактором, влияющим на экономическую политику.

Важная составляющая текущего экономического курса – цены на нефть. Российское правительство четыре года в условиях высоких цен проводило ответственную финансовую и денежную политику. Это достойно уважения. Отнюдь не так обстояло дело в период аномально высоких цен на нефть, предшествующий нынешнему (1979–1982 гг., когда цены на нефть в реальном исчислении были примерно втрое выше, чем в 1999–2002 гг.) (см. график 2). Тогда политическое руководство СССР сочло страну настолько богатой, что умудрилось ввязаться в ненужную и безнадежную войну в Афганистане.

Динамика мировых цен на нефть (марка U.K. Brent) в период с 1970 по 2002 гг.

График 2

В 1999–2002 гг. помог урок кризиса 1998 г. У России была плохая финансовая репутация. Предстояли платежи по внешнему долгу. Рефинансировать их было сложно. Это дало четыре года сдержанности в наращивании непроцентных расходов бюджета. К сожалению, способность правительства проводить разумную макроэкономическую политику при высоких ценах на нефть ограничена. Приближение выборов также редко приводит к повышению ответственности в принятии финансовых решений.

Итак: структурные реформы идут медленно и не приносят чудес; цены на нефть высокие; выборы приближаются. В такой ситуации растет спрос на популярные решения, чувствуется острая потребность в том, что дает быструю отдачу, «обещает прорыв».

Отсюда риски, связанные с возможной паузой в росте в течение 2004–2005 гг. Опасна не пауза сама по себе: с точки зрения экономического развития значение того, как сложное пересечение исчерпания ресурсов восстановительного роста, конъюнктуры цен на нефть и результатов структурных реформ скажется на колебаниях темпов роста в 2004–2005 гг. – невелико. Опасна не приостановка роста, а смена курса, торможение структурных реформ, попытка заменить их экономическими авантюрами.

Эти процессы накладываются на фон посткризисной политической стабилизации. В 1991–1999 гг. власть в России была слабой, как это обычно и бывает в эпоху социальных революций и катаклизмов. За государственными институтами не стояла длительная традиция, обеспечивающая их легитимацию, согласие в обществе и элитах по вопросу о правилах игры в рамках политического процесса. Усталость от длинного периода безвластия, беспорядка, слабого государства закладывает основу спроса на дееспособную и действующую власть. Постреволюционная стабилизация резко расширяет для руководства страны свободу маневра в выборе политического курса [19] . Так было в Советской России в 20-х гг., то же происходит и сегодня. Здесь и проявляется важнейшее противоречие послекризисного развития: политическая стабилизация, усиление власти и падающие темпы восстановительного роста порождают фрустрацию, подталкивающую к макроэкономическим экспериментам.

В последнее время широко обсуждается материал группы журналистов, получивший название «Серафимовский манифест» [20] . Он интересен потому, что адекватно отражает атмосферу усталости от структурных реформ и жажды популярных решений. Документ написан в стилистике, которой император Наполеон советовал руководствоваться  авторам его Конституции: «Пишите коротко и неясно». Понять, что конкретно предлагается сделать, из текста воззвания трудно. Из выступлений отдельных авторов «Серафимовского манифеста» легче оценить, что они имеют в виду. Один из группы «серафимов» предлагает не вдаваться в скучные дискуссии о снижении единого социального налога на несколько процентных пунктов, а снизить его втрое [21] . Чтобы обсуждать подобное мероприятие всерьез, надо, чтобы авторы сначала ответили на несколько простых вопросов. Считают ли они, что снижение ставки налога втрое приведет к трехкратному росту его собираемости? Предполагается ли, что это произойдет сразу? Если предполагается, то исходя из какого набора аргументов и рассуждений? Если мгновенного трехкратного роста собираемости не случится и сумма налогов уменьшится, то намечается ли снизить среднюю пенсию в три раза или увеличить пенсионный возраст, например, до 72 лет? Или есть надежда изыскать иные источники финансирования выпадающих примерно 500 млрд рублей годовых доходов? Серьезный разговор можно вести при наличии достаточно убедительных ответов на такие вопросы [22] .

Сегодня Россия получает своего рода военную премию – дополнительный доход от аномально высоких цен на нефть, обусловленную ожиданием войны на Ближнем Востоке. О том, что по завершении военной операции нынешних