Российская безработица: оправдались ли опасения

Порядок нашей секции построен так, что она начинается с разговора о безработице, потом должна перейти к разговору о занятости, а потом о демографических процессах, хотя было естественнее, конечно, все это поставить в обратном порядке. Я думаю, что такое ранжирование в каком то смысле не случайно, потому что оно отражает сдвинутость в представлениях значительной части людей, которые занимаются изучением этой проблематики. Как правило, на первый план выдвигаются сюжеты, связанные с безработицей, тогда как все остальное идет во вторую или третью очередь.

Мое сообщение посвящено тому, насколько оправданна такая повышенная озабоченность, по крайней мере формально, к проблеме безработицы в России. Насколько типичной или нетипичной была динамика безработицы в российской переходной экономике.

Я напомню, что на старте реформ этот сюжет вызывал огромную озабоченность и страх у всех потенциальных участников процесса: у правительства, у экспертов, у населения, у международных организаций. Предполагалось, что Россия обречена на сверхвысокую безработицу, что это вызовет серьезные социальные катаклизмы. Кроме того, предполагалось, что безработица окажется одним из главных политических ограничителей курса реформ. Логика была такая: быстрые активные реформы, большая безработица, потеря политической поддержки реформаторским правительством, смена правительства, приход антиреформаторских сил, конец реформам. Эта логика и эти страхи разделялись буквально всеми, как отечественными исследователями, так и зарубежными, как представителями правительства, так и его критиками. Я приведу только одни характерный пример. В конце 1991г., тогдашний министр труда А.Шохин предсказывал, что в течение 1992 года работу потеряют 30 млн. человек. Из них 15 млн. человек будут обречены на долгосрочную безработицу.

Надо сказать, что эти страхи возникли не на пустом месте, к тому были серьезные, рациональные предпосылки. Во-первых, другие страны с переходной экономикой, которые раньше России вступили на путь реформ, там действительно события стали развиваться примерно по такому сценарию. Начало реформ стало спусковым крючком для очень быстрого роста открытой безработицы, и в значительной части стран она в течение первых же двух лет переходила за отметку десять процентов. Кроме того, предполагалось, что российская экономика накопила огромный навес избыточной занятости, и ее сброс неизбежно превратится в сверхвысокую открытую безработицу.

Итак, насколько оправданными оказались эти опасения, и что реально стало происходить на российском рынке труда после того, как начались реформы?

Я начну с общеизвестного уточнения, что существуют два показателя, два измерителя безработицы. Показатель общей безработицы, который оценивается исходя из критериев, которые разработаны международными статистическими организациями, когда безработным признается человек, который не имеет работы, ищет ее, готов к ней приступить. И второй показатель регистрируемой безработицы, который измеряется по числу людей, которые обратились в государственные службы занятости и были признаны безработными. Напоминать об этом различении приходится, потому что в российских условиях между этими двумя показателями существовал и продолжает существовать огромный разрыв.

Итак, я начну с цифр, которые всем известны, но тем не менее это каким-то образом задаст количественную рамку последующего обсуждения. В России численность безработных за годы реформ увеличилась примерно с 4 млн. человек в 1992 г. до 6-6,5 млн. человек в 2001 г. и численность зарегистрированных безработных увеличилась примерно с 600 тыс. человек до 1 млн. человек в 2001 г. В относительных величинах это выглядит так: общая безработица увеличилась с 5,2% до 8-9% в 2001 г., официальная безработица увеличилась с 0,8% до 1,5% в 2001 г. Надо сказать, что колебания в уровне безработицы были не очень хорошо синхронизированы с колебаниями в темпах падения ВВП или сокращения занятости. То есть далеко не всегда сокращение ВВП или падение занятости приводили к резкому росту безработицы, и наоборот, не всегда ускорение темпов роста и сокращение темпов падения занятости приводили к резкому убыванию безработицы.

Давайте теперь посмотрим, какова была картина в динамике. Рост общей безработицы был плавным, постепенным, без каких-либо резких скачков. Точка максимума была достигнута как это ни парадоксально в первом квартале 1999 г., когда уровень общей безработицы достиг 14,6% по официальным оценкам, затем она резко пошла вниз и сократилась к настоящему моменту до уровня 8-9%. Динамика регистрируемой безработицы была еще более занятной. Здесь пик, точка максимума была достигнута в апреле 1996 г. Начиная с мая 1996 г., уровень регистрируемой безработицы резко пошел вниз и хотя потом существовали какие-то небольшие подъемы, тем не менее, общий понижательный тренд господствовал, и с максимального уровня 3,8% в апреле 1996 г. к настоящему моменту она упала до 1,5%. Мы видим, что не только динамика сама была плавной, но и точки максимума достигались альтернативными показателями безработицы, совершенно в разных условиях и в разное время.

Как выглядела российская безработица в межстрановой перспективе? Россия начинала с достаточно невысокой отметки, она шла к точке максимума достаточно долго. Например, только на шестом году реформ российская безработица перевалила за отметку 10%, которая достигалась в других реформируемых экономиках чаще всего на втором году реформ. После того как точка максимума была достигнута, и в российской экономике возобновился экономический рост, падение безработицы было очень резким, уровень общей безработицы уменьшился более чем в 1,5 раза. Сейчас по уровню общей безработицы российская экономика находится где-то в нижней части списка реформируемых экономик. А если мы посмотрим на динамику регистрируемой безработицы, то здесь видно, что Россия абсолютный чемпион по нижине уровня безработицы.

Таким образом, поводя итоги, можно выделить следующие специфические черты российской безработицы. Во-первых, ее рост был медленным и плавным без каких-либо массовых выбросов людей на улицу, что приводило бы к резким скачкам в уровне безработицы. Набирала она высоту достаточно долго, дольше, чем в других реформируемых экономиках. Зато, когда в России начался экономический рост, спад уровня безработицы оказался активнее и быстрее, чем в других реформируемых экономиках в аналогичной ситуации. Нужно отметить, что в других переходных экономиках даже небольшое ухудшение конъюнктуры часто приводило к резкому повышению уровня безработицы. В России такой тесной корреляции не наблюдалось. И, наконец, если мы будем судить по ситуации на рынке труда, по более высокому из двух альтернативных показателей безработицы, либо по уровню регистрируемой, либо общей безработицы, то окажется, что Россия входит в тройку наиболее благополучных стран вместе с Чехией и Венгрией. Возникает вопрос, чем же была обеспечена такая нетипичная динамика безработицы в России. Здесь следует напомнить, что спад в России был глубже, намного глубже, чем в подавляющем большинстве стран Центральной и Восточной Европы. Безработица в России, как правило, оказывалась ниже, чем в этих странах.

Учитывая величину спада можно сказать, что безработица в России находилась на непропорционально низкой отметке. Как такое стало возможно? Обсуждая эти факторы, сразу можно сказать, что здесь действовал целый комплекс причин, лежавших как на стороне спроса, так и на стороне предложения.

Начнем с первой половины. Российские предприятия демонстрировали высокую склонность к придерживанию избыточной рабочей силы, что объяснялось целым набором факторов. В начальном периоде по всей очевидности решающую роль играло прямое субсидирование государством предприятий. Это позволяло предприятиям сохранять свой персонал, несмотря на резкое ухудшение экономического и финансового положения. Хотя потом этот фактор, по видимому, начал быстро сходить на нет, и сейчас ему едва ли принадлежит решающая роль, тем не менее в любом регионе Вам смогут указать на конкретные случаи, когда региональные власти шли на предоставление крупным предприятиям субсидий, льготных кредитов, либо послаблений по налогам в обмен на отказ от массовых сокращений рабочей силы.

Большое распространение на российском рынке труда получила вынужденная неполная занятость, в виде переводов на неполное рабочее время, либо административных отпусков. По оценкам Госкомстата, в этой форме вынужденной неполной занятости в различные годы находилось от 2-5% всех занятых в российской экономике, а по данным административной отчетности предприятий, эти цифры были еще больше: от 3-8% в различные годы. Здесь важно подчеркнуть, что государство фактически поощряло и поддерживало эту форму неполной занятости. Во-первых, в определенный период времени шла прямая финансовая поддержка этой формы вынужденной неполной занятости через государственные службы занятости. Они предоставляли предприятиям либо на безвозмездной, либо на возмездной основе деньги на оплату заработной платы работникам, которые переводились в административные отпуска или на неполную рабочую неделю. Кроме того, государство закрывало глаза на то, как предприятия нарушали существующие правила компенсации людей, которые отправлялись в административные отпуска, хотя это противоречило существующим нормативным требованиям: примерно половина всех вынужденных отпускников не получали никакой компенсации за время вынужденного простоя.

Фактором, на который обращают внимание очень многие исследователи, является специфика российской приватизации, которая как известно привела к переходу основного массива акций в руки трудовых коллективов. Мне лично этот аргумент представляется не очень убедительным. Если этот фактор имел место, то по всей очевидности он играл третьестепенное значение. Во всяком случае, очень трудно обнаружить какие-то систематические различия в политике занятости между предприятиями разных форм собственности, либо между предприятиями, приватизированными по разным вариантам.

Важным фактором были также установки директорского корпуса. Руководители предприятий считали, что, не увольняя работников, сохраняя рабочие места, они ведут себя социально ответственно. Это установка была погружена в плотную сеть неформальных отношений, которые существовали и поддерживалось между руководителями предприятий и трудовыми коллективами. В результате была сформирована специфическая система негативных и позитивных стимулов, при которой поддержание избыточной рабочей силы обходилось предприятиям достаточно дешево, потому что этому способствовали и субсидии со стороны государства и финансирование вынужденной неполной занятости и задержки заработной платы и т.д. и т.п. В то же время попытки предприятий освободиться от избыточной рабочей силы стоили им достаточно дорого, потому что если посмотреть на то какие издержки вменялись российским трудовым законодательством в случае высвобождения работников, то они были весьма существенными. Отсюда выбор подавляющей части российских предприятий. Вместо того чтобы вести себя так, как вело себя большинство фирм в других переходных экономиках, быстро освобождаясь от избыточных работников, российские предприятия предпочитали делать это медленно, прибегая к вынужденным увольнениям только в самых крайних случаях, предпочитая стратегию постепенного выдавливания работников. Именно отсутствие таких массовых выбросов людей в безработицу и придавало динамике российской безработицы плавный не скачкообразный характер.

Второй фактор - высокая гибкость заработной платы. По официальным оценкам, реальная заработная плата за время реформ в нижней точке сократилась на 60%. По всей очевидности это преувеличенная оценка и падение было меньше, тем не менее, сам факт драматического снижения трудовых доходов в период реформ трудно отрицать. Несмотря на то, что сокращение реальной заработной платы в России было глубже и существенней, чем в других реформируемых экономиках, нужно сказать, что и там оно было далеко не минимальным и достигало 25-35%, а в Болгарии было сопоставимо с российским. Контраст между поведением российского рынка труда и рынков труда стран Центральной и Восточной Европы станет заметнее, видней и понятнее если мы перейдем от динамики потребительской реальной заработной платы к динамике производственной реальной заработной платы, т.е. если мы будем дефлировать номинальную заработную плату не по индексу потребительских цен, а по индексу цен производства. Оказывается именно в этом отношении между российской экономикой и экономиками бывших социалистических стран, наблюдался резкий контраст. В странах Центральной и Восточной Европы падение реальной производственной заработной платы было неглубоким, и очень быстро понижательная тенденция сменилась повышательной и в настоящий момент во многих из них реальная производственная заработная плата на 25-35 % выше дореформенного уровня. В России ничего подобного не было. В России цены производителей росли в большинстве случаев быстрее потребительских цен на большей части рассматриваемого периода. Таким образом, никакой тенденции к возврату реальной производственной заработной платы, к тому высокому уровню, который наблюдался до начала реформ, не было. Это означает, что с точки зрения работодателей, рабочая сила дешевела еще быстрее или таким же темпом, как она дешевела для самих носителей этой рабочей силы. Это прогрессирующее удешевление рабочей силы позволяло поддерживать достаточно высокий устойчивый спрос на труд и препятствовало тем самым образованию долгосрочной массивной открытой безработицы.

Теперь перехожу к факторам, лежащим на стороне предложения рабочей силы. Для российской экономики был характерен достаточно активный отток из экономической активности в неактивность и в неформальную занятость. Прирост уровня безработицы в России был бы примерно в два раза больше для трудоспособного населения, если бы не имел места бурный отток экономической неактивности. В России значение этих факторов было примерно сопоставимым. И в этом смысле Россия находилась где-то в средине списка, потому что в некоторых странах, таких как Болгария или Венгрия значения выхода в экономическую неактивность было даже на порядок больше чем в России. Россия занимала промежуточное положение. Имел также место активный отток и в неформальную занятость. По последним оценкам Госкомстата занятые в неформальном секторе сейчас составляют около 8 млн. человек, в относительном выражении - 12%. По всей видимости это несколько заниженные оценки, может быть величина должна быть повышена до 15-20%, лежать в этом диапазоне.

Но здесь важно отметить, не только насколько велик количественно этот сектор, но и определенные его структурные характеристики. Дело в том, что в российских условиях не существовало непроходимой границы между формальным сектором и неформальным сектором, как это существует во многих странах Латинской Америки. Попадание человека в неформальный сектор не закрывало ему дверь обратно в формальную занятость. Благодаря этому значительное число российских работников переходили из состояния формальной занятости в неформальную занятость и обратно, минуя состояние безработицы.

И, последний серьезный фактор, также лежавший на стороне предложения рабочей силы. Хотя с формальной точки зрения российская система поддержки безработных строилась примерно также как в странах Центральной и Восточной Европы, в реальных терминах пособия по безработице в России были существенно меньше, чем в странах Центральной и Восточной Европы, и что может быть не менее, а более важно: российские безработные получали куда меньший набор услуг по социальной помощи, чем безработные в странах Восточной Европы. Уровень пособия по безработице определяет нижний порог резервируемой заработной платы. Той заработной платы, которую работники считают для себя приемлемой, по достижению которой они согласны занять то или иное рабочее место. Благодаря тому, что в России уровень пособия по безработице фактически поддерживался на достаточно низкой отметке, резервируемая заработная плата тоже поддерживалась на низком уровне. Это означало, что российские безработные были гораздо менее разборчивыми, чем их коллеги из стран Восточной и Центральной Европы и были готовы соглашаться достаточно быстро на непривлекательные рабочие места. Т.е. работники с низкой производительностью, которые вымывались из занятости в странах Центральной и Восточной Европы, оставались в занятости в России.

Это схематический портрет того, что происходило с российской безработицей в переходный период. Теперь можно задаться нормативным вопросом. Хороша или плоха российская модель по сравнению с той моделью, которая была выработана странами Центральной и Восточной Европы. Я должен сказать, что профессиональное сообщество склоняется к негативной оценке российской модели. Лично я не уверен, что в наших условиях была возможна эволюция по тому сценарию, который имел место в странах Центральной и Восточной Европы, просто исходя из глубины того спада, который пережила российская экономика. Преимущество и недостатки каждой из этих моделей, достаточно очевидны. Та модель, которая возобладала в странах Центральной и Восточной Европы, подталкивала процесс реструктуризации, она ускоряла его ход, она способствовала тому, что лишние работники быстро теряли рабочие места. Они попадали в состояние безработицы, там им оказывалась более или менее существенная поддержка, благодаря чему они могли надолго застревать в этом состоянии, но одновременно и их поиск становился более взвешенным, рациональным. Попадание значительной массы людей в безработицу оказывало понижательное давление на уровень заработной платы, но в то же время российская модель способствовала тому, что значительный контингент работников не терял связь с занятостью. Неизвестно, лучше ли переходить на новое место из состояния занятости или из состояния безработицы. В принципе считается, что лучше это делать, сохраняя за собой прежнее рабочее место. Это освобождало бюджет от большой нагрузки, связанной с поддержанием большого контингента зарегистрированных безработных. Еще раз повторяю, что в данном случае я не высказываю никаких своих суждений. Что лучше, что хуже. Достаточно просто описать плюсы и минусы каждого из этих вариантов.

И последний вопрос, который я хотел бы затронуть, в связи с тем, что сейчас российская экономика вступила в новую фазу. Снова стали распространяться страхи о том, что ускорение процесса реструктуризации российских предприятий приведет к значительному выбросу работников. Это обострит проблему безработицы и это снова становится пугающей вещью, хотя когда безработица в России достигла пика в 1998-1999 гг. никто о ней особенно не вспоминал, и она прошла абсолютно незамеченной за шлейфом других проблем. Мне также как и в начале 1990-х годов эти страхи представляются преувеличенными. Несмотря на то, что непосредственная реакция занятости на падение объемов выпуска в России была не слишком большой, но если учесть какой временной протяженности был этот период спада, то оказывается, что сброс рабочей силы российскими предприятиями в абсолютных масштабах был очень значительным. В промышленности численность занятых сократилась на 40%, при этом никаких сверхвысоких показателей занятости Россия не демонстрировала. В этих условиях, как мне кажется, любые опасения, что в той или иной точке российской экономики, то или иное предприятие активизирует сброс избыточной рабочей силы, может привести к серьезным проблемам в данной локальной точке. Однако безработица как некая макроэкономическая проблема не стоит на повестке дня. Мне кажется, что никакой сверхвысокой безработицы в российской экономике наблюдаться не будет.