Экономическая политика: Война и институты

Рост мировой экономики — сравнительно недавнее явление. Большую часть истории мир богател крайне медленно. Лишь с наступлением XIX в. мировой экономический рост заметно ускорился. По оценкам Томаса Пикетти из Парижской школы экономики, с 1700 по 1820 г. мировой ВВП в среднем прибавлял всего по 0,1% в год. За следующие же 90 с небольшим лет, с 1820 по 1913 г., экономика ежегодно прибавляла в среднем 0,9%. Увеличение темпов роста стало результатом улучшения политических и экономических институтов, а также промышленной революции.

Вместе с глобальным развитием в мире происходили и непрерывные геополитические перемены: одни нации пытались подчинить себе другие. Как результат, появлялись и исчезали глобальные и региональные империи, более слабые государства теряли суверенитет. Если те, кого старались покорить, оказывали сопротивление и пытались отстоять независимость, ценой геополитического передела становились человеческие жертвы и разрушения.

До XIX в. экономические потери от геополитических конфронтаций в основном были связаны с ущербом от проведения боевых действий. Мир рос медленно, и если завоеватели помимо разрушений и человеческих жертв приносили с собой плохие институты, культурную отсталость и, как результат, стагнацию, то покоренная нация не несла слишком больших потерь в упущенном развитии. Исключение составляли завоевания, длившиеся столетиями: например, тянувшееся почти два с половиной века татаро-монгольское иго. Даже в едва развивающемся мире результатом столь продолжительной оккупации стало заметное отставание России от ведущих государств того времени.

Однако начиная с XIX в. геополитические конфликты стали не только приводить к жертвам и разрушениям, но и оказывать гораздо большее, чем прежде, влияние на уровень долгосрочного развития контролируемых территорий. Если более сильное государство распространяет на покоренные территории некачественные институты, приводящие к стагнации, масштабы упущенного развития увеличиваются, ведь остальной мир сравнительно быстро растет.

Впрочем, не всегда завоеватели приносили вместе со своей властью отсталые институты. Дарон Аджемоглу и Саймон Джонсон из MIT, Давид Кантони из Университета Людвига — Максимилиана в Мюнхене и Джеймс Робинсон из Гарварда решили проверить, как наполеоновская оккупация западногерманских земель отразилась на их долгосрочном развитии. В качестве переменных, измеряющих долгосрочное развитие экономики, они использовали уровень урбанизации немецких земель и масштаб их индустриализации. В качестве промежуточных эффектов от оккупации в работе были выбраны институциональные преобразования, начавшиеся после установления французского контроля. Авторы принимали во внимание распространение на оккупированных землях французского(наполеоновского) гражданского кодекса, гарантировавшего гражданам равенство перед законом, проведение аграрных реформ, в том числе отменявших(пусть формальное) крепостное право, ликвидацию гильдий, ограничивавших конкуренцию и развитие предпринимательства. Они рассчитали, как долго эти преобразования сохранялись на подконтрольных территориях, и выяснили, что там, где преобразования длились дольше, положительный эффект от французского присутствия был более заметным: в долгосрочном периоде на этих землях уровень урбанизации оказался выше. Но и помимо этого на землях, подконтрольных французам, долгосрочные темпы роста индустрии оказались выше. При этом краткосрочный эффект от оккупации немецких земель был, конечно, негативным: его проявлениями стали человеческие жертвы и разрушения от сопровождавших французское вторжение боевых действий.

По сравнению с XIX в. за последние 100 лет рост мировой экономики ускорился еще сильнее. С 1913 по 2012 г. среднегодовые темпы роста составили уже 1,6%. При этом попытки установить сферы влияния не остались в прошлом: и в XX в., и сегодня мы продолжаем узнавать из новостей о происходящих в мире геополитических конфронтациях.

Но теперь стремление добиваться геополитических целей в сочетании со сравнительно быстрым ростом мировой экономики означает беспрецедентно высокий уровень ответственности стран, решающих свои геополитические задачи, перед теми, кто при помощи тех или иных ухищрений попадает в сферу их влияния. Ведь в современном мире достаточно погрузить контролируемые государства в стагнацию на 15-20 лет, и эффект от упущенного развития может быть эквивалентен всему периоду татаро-монгольского ига.

В книге Аджемоглу приводится пример Кореи, разделенной после 1953 г. 38-й параллелью на два государства. Это разделение стало результатом геополитического противостояния, вмешательства разных стран в судьбу полуострова. Результатом сражений стали многочисленные разрушения и миллионы человеческих жертв. После прекращения военных действий Северная Корея позаимствовала коммунистические институты, включая изоляцию от внешнего мира и ликвидацию частной собственности. Южная Корея осталась открытой миру и старалась соблюдать права собственности.

Уже к концу 1960-х гг. Южная Корея превратилась в одно из азиатских экономических чудес. К 2000 г. подушевой ВВП в этой стране достиг отметки в $16 000. А в Северной Корее он так и остался на уровне $1000: примерно таким подушевой доход был в этой стране и в начале 1950-х.

Едва ли стоит полагать, что, постигни Южную Корею участь ее северного соседа, тяжелее стала бы жить только Южная Корея. Хуже стало бы всем: потребители во всем мире лишились бы привычных нам южнокорейских товаров — автомобилей, электроники, торговых судов. Мир стал бы более бедным, более отсталым.

Геополитические противостояния слишком часто приводят к жертвам и разрушениям. Но в сравнительно быстро растущем мире они приводят к еще большему ущербу, если сопровождаются распространением разрушительных политических и экономических институтов. И странам-участникам, и региону, а иногда и всему миру глобальные противостояния могут стоить слишком дорого.