Положение в «нефтянке» не катастрофически ухудшается

На днях «Газета.Ru» опубликовала тезисы доклада Института экономики переходного периода «Результаты реформы налогообложения добывающих отраслей», а затем – выдержки из доклада специалистов варшавского Центра социально-экономических исследований (CASE) Яцека Цукровски и Романа Могилевского на схожую тему «Оценка бюджета нефтяной отрасли Российской Федерации».

В интервью «Газете.Ru» авторы доклада Саид Баткибеков и Сергей Четвериков подробнее рассказали о своей методике расчета последствий изменения налогов в нефтяной отрасли и прокомментировали методику польских ученых.

– Когда вы делали расчеты по нефтяной отрасли, то сравнивали ли налоговое бремя нефтяников с другими отраслями?

– Любой специалист, который занимается налоговой межотраслевой оценкой, распределением налоговой нагрузки между отраслями, конечно, обращает внимание на то, что сами по себе показатели, которые бы корректно сравнили нагрузку на отрасли, рассчитать очень сложно.

У нас в институте все прекрасно понимали, что задача, которая стоит перед нами, в рамках этого проекта, ни в коем случае не должна в итоге стать некой универсальной мерой. Мы не ставили цель определить, является ли нагрузка на нефтяную отрасль большей или меньшей, чем на все прочие отрасли экономики. Пока это некий задел, который мы будем развивать и в дальнейшем перенесем и на другие отрасли.

– Почему нельзя прямо сравнить «нефтянку» с другими отраслями?

– Те показатели, которые мы можем посчитать по «нефтянке» более или менее корректно – потому что мы получили финансовый баланс и знаем, из чего состоит отрасль и структура затрат, – посчитать по другим отраслям невозможно. А официальная статистика не позволяет, собственно, ничего сравнить.

Мы с коллегами из МНС общались недавно, они говорят, что у них условный показатель налоговой нагрузки в общем объеме выручки в два раза меньше, чем у нас.

Это неудивительно, потому что они смотрят на нефтяную отрасль, просто как на совокупность нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей отрасли. А нефтянка этим не ограничивается. Там много всяких вещей, которые не находятся непосредственно в этих отраслях, а сосредоточены в управлении холдингами, сбыте, торговле, в материально-техническом снабжении.

– В самых общих чертах можно сравнить налоговую нагрузку на нефтяную отрасль, допустим, с нагрузкой на машиностроителей?

– Если говорить о некотором межотраслевом сравнении, то, например, в выручке нефтянки – 35% налогов, а в машиностроении, по официальной статистике, условно говоря, 14-15%. Это происходит из-за того, что природная рента в нефтяной отрасли существенно больше. Теоретически, для обеспечения нейтральности вложения в различные отрасли ренту необходимо изымать. Это плата государству, как собственнику этих ресурсов. Рента сейчас изымается не полностью, и нельзя сказать, что это плохо.

– И с точки зрения государства?

– Да. Совсем не факт, что плохо то, что мы не изымаем всю эту ренту у нефтяных компаний в условиях отсутствия механизма перераспределения и накопления этих средств, в рамках того же стабилизационного фонда.

Если бы мы накачали бюджет дополнительными деньгами, то это совсем не значит, что наша экономика стала бы лучше. Вполне возможно, что мы бы стали финансировать такие расходы, которые привели бы к необоснованному росту государственных обязательств, инфляции.

Вполне реально получить инвестиционный проект, который бы потом не удалось финансировать в рамках ухудшающейся инфраструктуры. С другой стороны, сокращение налогов при ухудшающейся конъюнктуре цен тоже привело бы к дефициту и необходимости заимствований.

Поэтому если мы говорим, мол, давайте у компаний, которые эксплуатируют природные ресурсы, взимать природную ренту, то надо четко понимать: это можно сделать только в условиях существования некоего механизма, который бы позволял нам накапливать ресурсы в условиях хорошей конъюнктуры цен и тратить их в условиях плохой.

– Но если вы считаете, что нефтяники платят 35% выручки в налоги, а МНС считает, что, исходя из ваших слов – 20%, то у налоговиков, наверное, другое мнение относительно возможности изъять еще?

– Нет, это предмет переговоров. Они на самом деле со всеми пытаются говорить, и это хорошо. Это не то, что они уперлись и сказали, нет, тут у нас 20%, давайте изымать. Если они могут доказать, что изымать надо больше, то бога ради. Но в любом случае следует четко понимать, зачем это нужно.

У них есть первичная информация, которая позволяет лучше и больше считать. Другое дело, что у нас есть некоторые доработки и интеллектуальные ресурсы, которые позволяют применить эту информацию. Та цифра, которая получается у них, явно занижена. Она явно меньше, чем есть на самом деле. Мы берем нефтяной сектор, именно как отрасль, которая заключает в себе не только добычу и переработку, но еще и холдинг, который всем этим управляет, сбыт, транспорт и многое прочее.

Модель довольно сложная – нельзя, например, убрав рентные платежи, которые составляют на самом деле до 80% налоговой нагрузки нефтяников, сказать, что нагрузка автоматически уменьшится на эти 80% – сразу вырастут обязательства по другим налогам, например налогу на прибыль. Так что надо считать внимательно.

– Что показывают расчеты на ближайшую перспективу?

– Мы посчитали модель для разных налоговых систем, и у нас получилось интересно. В условиях налоговой системы 2004 года налоговая нагрузка несколько растет. То есть, при сопоставимых ценах нагрузка вырастет где-то процентов на пять.

Это во многом связано с тем, что мы изменяли такую величину, как уровень добычи. Получается интересная ситуация – у нас очень прогрессивная экспортная пошлина и прогрессивный НДПИ. В этом году по прогнозам нефтяников, они добудут 420 млн т. В прошлом году – 380 млн. Даже при более высоких ценах у них здорово вырастут обязательства. Кроме того, индексация ставок акцизов на нефтепродукты сказалась, безусловно, тоже.

– Неужели увеличивать добычу невыгодно?

– Да нет, конечно же, выгодно – доходы ведь тоже растут. Условно, цифры такие. Если в 2002 году они получали бы при цене, допустим, $22 за баррель порядка $55 млрд, то в 2003 году в нынешней налоговой системе, при этой же цене $61 млрд. Но при добыче 420 млн тонн и при условии, что они будут экспортировать всю эту разницу. Тогда, по нашим расчетам, нефтяники оказываются в плюсе, даже если весь дополнительный экспорт пойдет по железной дороге, а не по трубе.

– Каковы резервы наращивания добычи? И какие для этого нужны средства?

– Если наращивать до 500 млн тонн к 2010 году, то ежегодно надо вкладывать $7 млрд только в добычу. Но еще нужны средства на переработку, хранение, транспортировку.

Возвращаясь к теме выручки, замечу: чем меньше выручка в отрасли, тем меньше доля налогов. При росте добычи, в условиях того, что в основном нефть вывозят на экспорт, все равно, доходы будут больше.

Налоговая нагрузка слегка увеличивается. Она увеличивается вместе с ростом доходов. Доходы растут, потому что растет добыча. Добыча растет, растет экспортная выручка. В этой экспортной выручке растет доля налогов, но доходы вырастут в большей степени, чем налоги. Поэтому тут вопрос заключается в том, что на самом деле есть определенное ухудшение ситуации у нефтяников, но они от нее не умрут. Это совершенно точно.

– А если ставить задачу бурного инвестирования? Мы же хотим 500 млн тонн...

– Хороший вопрос... Могу сказать, что пока реформа не драматически ухудшает ситуацию в нефтяной отрасли. Нельзя сказать, что нагрузка серьезно увеличивается. Но вопрос тут стратегический. Государство должно определиться, чего оно хочет от всех игроков в российской экономике.

Пока, мне кажется, ситуация в налоговой сфере и в бюджетной сфере развивается не катастрофически. Нормально все идет. Стабилизационный фонд создан, по крайней мере, все уже о нем договорились.

Государству нужны деньги на поддержку инвестиционной активности в стране. Другое дело, стоит ли направлять эти деньги непосредственно из стабфонда. У бюджета есть, и другие резервы, где можно сократить расходы и пустить их на серьезные инвестиции. А стабилизационный фонд нам еще, скорее всего, пригодится.

Цены могут упасть. И надо, чтобы эти изменения не стали для нас неожиданностью.

– Почему ваши расчёты так значительно отличаются от расчетов польских исследователей?

– Разница подходов значительная. Они считали по отчетности GAAP, что в интернете висит. Мы максимально старались от этого отходить, потому, что отчетность по GAAP рассчитана скорее на некоторых инвесторов, нежели на то, чтобы на самом деле отразить, что происходит.

Вторая проблема – складывать одни и те же позиции отчетности GAAP по разным компаниям невозможно. Там целый том объяснений, что и где написано. Нужно откуда-то вычитать, что-то очищать от каких-то сальдирующих позиций. А это сделать невозможно, в первую очередь потому, что первичной информации не существует в открытом доступе. И, наконец, третье: там нет полной информации за год. Они экстраполировали на год данные по одним компаниям за шесть месяцев, по другим за девять месяцев.

В нашей работе тоже есть определенные недостатки. Мы до сих пор, несмотря на то, что работа закончена не вчера и не сегодня, сидим и все время изменяем какие-то параметры. Потому, что все время обнаруживаем какие-то вещи, которые бы можно было улучшить.

– А вы оцениваете ситуацию только постфактум или и прогнозы делаете?

– На 2003-2004 годы мы прогнозы считаем. Мы меняли параметры, задающие налоговую систему и прогноз инфляции, с помощью которого мы корректировали цены на нефтепродукты на внутреннем рынке. Соответственно, добычу раскидали по внутренней составляющей и экспортной, и учли транспортировку, потому, что она одна из самых существенных составляющих расходов. И будет тоже требовать корректировки с учетом того, что, скорее всего, большую часть прироста добычи они будут экспортировать не по трубам, а по железной дороге, а это уже другие суммы.

Когда были последние дебаты относительно ставок НДПИ и акцизов, мы применяли эту модель.