Результатом нашего финансового оздоровления будет сельская бедность

Субсидирование и страхование

Во-первых, этот год объективно тяжелый в аграрном смысле. Плохая осень, дожди, падали цены на зерно, то есть не было денег, не успели посеять озимые. Зимой очень много вымерзло из того, что посеяли. Затяжная весна привела к тому, что растянулась посевная. Другой главный фактор – это выборы, я абсолютно в этом уверена. Ведь, идя на выборы, надо говорить, как все плохо, как правительство не может справиться с проблемами.

Выход из ситуации нестабильного производства единственный – страхование. Система страхования рисков в сельском хозяйстве обсуждается уже много лет. Эта проблема перезрела. Посмотрите, сколько мы ежегодно тратим из бюджета на покрытие убытков от чрезвычайных ситуаций. Кроме всего прочего, это одна из причин, по которой сочиняются стансы о плохой погоде. Выбило градом 3 гектара – надо кричать, что 33, потому что чем больше плачешь, тем больше дадут подарок из бюджета.

Непонятно, как будет выглядеть система страхования в конечном итоге. Но как действуют механизмы поддержки сельского хозяйства, можно видеть на примере кредитования. Государство долгие годы просто раздавало бюджетные деньги в виде кредитов, а теперь субсидирует ставку по кредиту.

Конечно, сама по себе субсидия работает на снижение эффективности отрасли, но сельское хозяйство не смогло бы выжить на коммерческих кредитах – оно бы их просто не получило. А система субсидирования процентной ставки затащила в сельское хозяйство несколько сотен банков по всей стране, которые создали аппарат, обросли экспертами, клиентелой. Если мы отменим субсидирование, то этим банкам уйти из сельского хозяйства будет не так уж легко. У банков есть подготовленные эксперты, которые оценивают залоги и понимают специфические условия сельского хозяйства. Их подготовка потребовала средств. Есть несколько сотен клиентов с кредитной историей.

Вся эта система создана именно субсидиями, и если сейчас убрать субсидии, то у банка из 300 клиентов останется 150. Но из сельского хозяйства банк не уйдет, поскольку очень высок барьер выхода: выходить дороже, чем оставаться.

Так, вообще говоря, субсидии – это плохо, но если вы просто из бюджета раздаете деньги, то это еще хуже. Деньги-то раздают чиновники. Даже если отбросить коррупцию, чиновник не несет ответственности своим карманом за свои решения. Банк же отбирает наиболее эффективные хозяйства и несет материальную ответственность за решения. Кроме того, банки начали заниматься кредитованием села, которое продолжится и после отмены субсидий.

Такое же действие может оказать и механизм страхования. Сейчас оно устроено так, что если что-то выгорит, то государство как-то вам компенсирует убытки. В этих условиях выгодно рассказывать, что саранча съела все посевы, а что не съела, то град побил. Сельскому хозяйству нужно привить культуру страхования рисков. И это можно сделать точно так же, как с кредитованием, то есть субсидировать часть страхового процента.

Разница в том, что кредит нужен в любом случае. Денег нет – не на что посеять и придется брать кредит, а кредит дают только на определенных условиях. В страховании прямой необходимости, как в кредите, нет, поэтому необходим элемент принуждения, чтобы стимулировать сельское хозяйство участвовать в системе страхования. Потому что сейчас он говорит: ну что же делать: если я не застраховался, то нельзя же меня погибать оставить, когда урожай побило градом.

Я бы предложила привязать страхование к льготным кредитам. То есть субсидировать процентную ставку по кредитам только тем, у кого застрахованы посевы.

Это не искусственная привязка, в ней есть резон, потому что субсидирование процентной ставки означает, что государство делит риски по кредиту с банком. И государство может сказать, что если оно несет риски, то получатели кредита должны их застраховать. Пусть это страхование было льготным, но, с одной стороны, производители приучались бы страховаться, а государство не на бедность бы платило, а выплачивало бы нормальные страховые премии.

Сельское хозяйство – действительно рискованная область, но это не значит, что мы должны всем миром оплачивать риски из бюджета, притом, что неизвестно, случилось бедствие или нет. Пусть страховая компания и проверяет, был ли страховой случай.

С другой стороны, также как и банки, мы вовлекаем в сельское хозяйство страховые компании, которые создают соответствующую инфраструктуру. Когда система субсидий будет отменена, то уже будут существовать сельскохозяйственные страховщики. И это станет еще одним шагом к модернизации финансовой системы в сельском хозяйстве. Уже существует краткосрочное кредитование, а начавшееся субсидирование среднесрочного кредита, по моим убеждениям, выдавит государственный так называемый лизинг, на который не пенял только ленивый. Он станет ненужным и отомрет.

Но даже у системы субсидирования процентной ставки есть изъяны, поскольку черт, как известно, в деталях. У нас нет достаточных возможностей, чтобы рассчитать необходимый объем средств для субсидирования процентной ставки. Поэтому мы не можем планировать, какую долю можем субсидировать, исходя из имеющихся средств. Сейчас государство раздает лимиты льготных кредитов, которые регионы распределяют по хозяйствам. Кто-то получает кредит, кто-то нет, в итоге возникает очередь, а кому давать, решает чиновник. Я бы, учитывая, что точно и объективно рассчитать количество необходимых бюджетных средств невозможно, предложила такой вариант: мы гарантируем, что субсидируем, скажем, одну треть ставки, а если реально взятых кредитов окажется меньше, чем запланировано средств на субсидирование, то можно дополнительно субсидировать и половину и три четверти. В таком случае очереди не будет, чиновник из системы выведен. То же самое может произойти и со страхованием.

Страховаться должны все. Я несколько лет подряд бывала в Айове, в центре аграрной Америки. А это одно из самых высокоразвитых сельских хозяйств мира. И там три года подряд были бедствия. Первый год – наводнение, такое, что видны только верхушки крыш, второй год – засуха, третий год – не успели убрать, потому что выпал снег. Без страхования в таком рисковом производстве делать нечего. Так что вектор правительство взяло правильный, но надо посмотреть, как получится.

Долги и бедность

Долги растут в годы хорошего урожая, в годы плохого урожая растут цены и долги должны уменьшаться. В принципе, по оценкам специалистов, у нас два года больших урожаев сменяются двумя годами плохих. Снижается зависимость от погоды только интенсификацией производства, то есть минеральными удобрениями, техникой, высокими технологиями. Другой вопрос – что делать с финансовыми циклами, когда средств то достаточно, то не хватает. Во-первых, это страхование, во-вторых, государственная поддержка.

Я не против государственных мер поддержки, я против того, как они у нас применяются. Они зачастую просто вредят сельскому хозяйству!

У нас есть специфическая проблема накопленных долгов. Когда мы рассматриваем валовые долги – и то не принимаем во внимание их распределение по хозяйствам. Дело в том, что долги распределены неравномерно. И средние цифры только вводят в заблуждение. Долги сконцентрированы в части мертвых хозяйств, а магия крупных цифр валового долга отрасли пугает и приводит к тому, что их раз за разом списывают.

Надо признать главное: что есть часть хозяйств, которые нам как производящие единицы не нужны. Нам не нужно производить 20 центнеров с гектара по всей стране, лучше производить 80 на юге европейской части, в Оренбурге и на Алтае. Нам не нужно производить зерно в Коми! У нас через разного рода производственные дотации пытаются решить социальную проблему трудоустройства людей этих хозяйств. Это глубочайшая проблема и ошибка политики. В развитых странах ОЭСР сельскохозяйственная занятость снизилась с 13--14% до 2--3%. То же самое должно произойти у нас.

Если мы говорим, что хозяйство как производящая единица нам не нужно, но люди нам нужны, мы не хотим их выбросить на помойку, то нужно не заставлять их сеять за полярным кругом пшеницу, а средства, которые идут на дотирование выращивания пшеницы, направить на создание альтернативных источников занятости. Все наши законы об оздоровлении и списании долгов построены на абсолютно другой концепции – "сохранить всех". Если мы поддерживаем производство зерна в Коми, то хозяйство получает практически бесплатно семена и горючее и ему оказывается выгодно производить 7 центнеров с гектара! Эта продукция выходит на единый российский рынок зерна и конкурирует с ростовским или кубанским зерном, на производство которого хозяйства затратили свои средства.

И падение цены под давлением практически бесплатного "северного зерна" может подорвать рентабельность производства на юге.

За годы реформ у нас практически не изменилась карта производства зерна. Как сеяли в Коми, так и сеют. Основных зернопроизводящих регионов – 15, а сеют – в 70! Если мы это условное хозяйство в Коми закрываем, то на деньги, которые уходили на горючее и семена, можно построить лесопилку. То есть люди получают доход, они не унижены дотациями, но и Кубань получила поддержку через это. Нам необходима резкая смена концепции оздоровления. То финансовое оздоровление, которое практикуется сейчас, приводит к тому, что отсталые хозяйства, несмотря на поддержку, продолжают нищенствовать.

Мы знаем, что в сельской местности бедность больше, чем в городской, но у нас пока еще нет специфически сельской бедности. Пока сельская бедность и городская имеют один корень, один тренд. Пока мы не имеем феномена сельской бедности, такой, как, например, в Индии, когда из так называемого порочного круга бедности невозможно вырваться. Бедный не может получить образование – соответственно, не может эффективно производить или зарабатывать – значит, не может дать образование своим детям – и так по кругу. Для этой проблемы мир не нашел пока эффективного решения. Если мы будем заниматься таким вот "финансовым оздоровлением", как сейчас, то мы получим сельскую бедность, которая станет огромной социальной проблемой страны. Беднота бросится в города – то, что видно на примере латиноамериканских фавел (кварталы трущоб). Или мы получим вымирающие сельские территории.

То есть, как бы это ни развивалось, мы получаем гнойник, от которого нет лекарства.